Каждый божий день на протяжении этого месяца омега упражнялся в танцах. Вальс, мазурка, полька и кадриль - только основы основ, но разучивать шаги от этого легче не становилось. То и дело он путался в ногах, движениях, забывал по спину и грациозность. Однако некоторые дались сразу же, как будто Натан их когда-то изучал. Это, конечно, невозможно, но других объяснений он найти не мог. Если бы был прирожденным танцором, то все бы движениями ему удавались без усилий. Более того, те, что он знал, оказались довольно сложными. Ну, в сравнении с знаменитыми шагами вальса, которые омега тоже не мог нормально исполнить. Чем объяснить аномалию? Он терялся в догадках, а от этого становилось не по себе. Тайны, одни тайны. А стоит ли говорить, что Натаниэль терпеть не мог всяких скрытностей?
От самокопания он очнулся только тогда, когда Альберт отпустил его руку и вновь предложил, кланяясь. Натан сглотнул. Кивнул и положил ладонь в чужую. «Значит, пора». И знаете, кружится по большому квадрату и параллельно смотреть в чужие глаза оказалось более чем увлекательно. Все-таки натренировали его знатно: ноги и руки двигались сами по себе, а в голове только и скользили воздушные, наивные и честные мысли. Вновь и вновь крутился под чужой рукой, шагал то назад, то вперед, направляемый чужой волей - казалось бы, что в этом такого может быть? Только отвращение. Ан нет, Натану действительно нравилось быть таким, ведомым. Неужели он становился... омегой? Телом, конечно, он был им всегда, но не чувствами. Представлял себя не на тот возраст, не на тот пол, а сейчас будто свыкался с самим собой. Интересно. Если бы только было время об этом думать! Натан погрузился в море движения и эмоций. Вальс кружил его, нес, как соленые морские волны. На границе сознания удалось понять, зачем детей учат с раннего возраста танцевать: во время их первого взрослого танца не будет времени думать, какую ногу поставить, куда сделать шаг и повернуться. Ум затмевает что-то ему неподвластное. Чувство. Пожалуй, единственное, что способен ощущать - как тонешь. Не впрямую, само собой. Во взгляде напротив. Совсем неважно, какого цвета глаза, ореха или чистейшего неба, у них всех есть такое особенное свойство - в романтичные минуты затягивать как водоворот.
Так и начинался его бурный, полный впечатлений и радостей вечер.
***
- Зря Вы меня, наверное, сюда привели, - констатировал Михаэль, в очередной раз поправив белую с синими блестящими узорами маску. Он стоял в уголке. В середине зала танцевали, улыбаясь и смеясь, кадриль. По полу громогласно звенели каблуки. Взрослые, в которых не было такой прыти, как в молодых, резались в карты. Проигравшие разочарованно вздыхали, а сорвавшие неплохой выигрыш свистели и улюлюкали. И там и тут шум, возня, скрип, треск, гам - слышно все и ничего одновременно. От этого шумного смерча сознание мутилось. «Точно, зря». Сложно это - стараться услышать каждое словцо и вместе с тем не обращаться ни малейшего внимания. Его слух будоражил даже скрип дверей и половиц, тихий писк комара и ранние песни жаворонка. Что говорить про этот шум! Его ушам были противопоказаны такой громкости крики и голоса. - И я был должен отказаться. Мне не место здесь.
- Да ладно тебе, - дружелюбно улыбнулся Эльдар, приобняв его на плечи, - не кисни! Здесь только развлечений, а ты мнешься.
- Но это, Ваше Высочество, чистейшая правда. Такому, как я, не место среди таких, как Вы. И никогда не будет.
- Даже если я докажу обратное?
- Да. Потому что не докажете. Прошу, не стройте такое удивленное лицо. Никакие факты и действия Вам не помогут. Мое мнение Вам, увы и ах, не сломить.
- Эх, странный же ты человек, Мишу! Страннейший из всех людей, что я только встречал. Пойдем лучше, - глубоко вздохнув, Эльдар повел его куда-то вглубь, ориентируясь на громкие объявления церемониймейстера. Он что-то выкрикивал про игры. А играть принц ох как любил.
Пока они вели свой бесплотный разговор, кадриль успела закончиться. Стихли легкие пружинящие шаги, музыка и радостный смех. На несколько секунд в воздухе воцарилась тишина. Однако грусть и бал - вещи несовместимые. Нужно было срочно чем-то развеять наставшее молчание. Распорядитель решил затеять для юношей и молодых людей*, пока родители обсуждали своих детей, судачили то об одном кавалере, то о другом, сватали отпрысков и вовсю выдавали замуж на словах. Бальных игр существовало великое множество: письма*, фанты, ручеек, классический и светский, шарады, котильон с цветком. Умы многих особенно захватывал последний: не только милая, но и очень коварная вещь - этот котильон. И как будто бы все в выигрыше: одному достается розовый бутон (искусственный, конечно), а второму право танцевать с очаровательным кавалером или валетом* (а в придачу - касаться чужой кожи и чувствовать, как рдеют от смущения щеки). Впрочем, мы с вами знаем, каков настоящий выигрыш на вкус! Но пусть занимал он многие головы, играть в эту незатейливую вещицу отваживались единицы. Далеко не все были для этого открыты и храбры. Да-да, для того, чтобы кому-то отказать, нужно обладать храбростью. Но что ж, сейчас и не объявляли шуточный котильон, а другую, поистине универсальную игру. Ручеек. Знакомый всем с раннего детства, но не растерявший при этом интереса и живости. Услышав одно это слово, Эльдар не мог не потащить нелюдимого Михаэля в самую гущу событий. Вот ты бежишь под аркой, высматривая себе партнера и - параллельно - одариваешь вниманием каждую скрытую туфлей ступню. А когда омеги чуть приподнимали юбки, оголяя тем самым лодыжку!.. Как же созерцание омежьих ножек будоражило его ум...