Небеса тонули в пожаре так неделю. Ни на секунду Соль не прекращал буйствовать, а Сибара стонать, но не сдаваться. Только люди теперь на стояли не на коленях, склонив головы, но лежали на черной траве и беззвучно плакали. Лишь плечи их слегка подрагивали. Однако именно в этот миг, полный отчаяния, пришла надежда. На востоке загорелась новая звезда, но белая и, казалось, совсем не опасная. Она не дарила своим светом тепло, нет, от нее в воздухе разливался холод. Дышать становилось легче, огонь с неба как будто отступал. Ну конечно! Антоним огню не вода и даже не ветер, а мороз, от которого дрожит и покрывается льдом кожа, глаза щиплет... Силы начали покидать Солнце. Оно не на шутку испугалось, потому что совершенно не знало, чего ждать. Не было среди них бога, который бы мог управлять холодом, никогда подобного не ощущал на себе род человеческий. Неужели это сам Троста?.. Тогда Солю было несдобровать. Животный страх поглотил его. Он боялся. Гонимый паникой, он принялся развязывать своего брата, шептать на ухо какие-то нежности, но, что главное, тушить разведенный пожар. Это давалось несложно: тело легко вбирало запасы силы. Постепенно небо светлело, дым пропал.
Только новое божество ступило на территорию Сибары, как беспорядка и след простыл. И все же Соль понимал, что подобная выходка не останется без наказания, а собственный брат, верно, нескоро простит. И вот пред ним, склонившимся над умирающим Небом, предстали Бунари, бог мудрости, Бораг, их врачеватель, и... совершенный альбинос, чьи белые ресницы и кожа были покрыты кристалликами льда. Никогда раньше он не видел этого существа. Поднял глаза на старших в немом вопросе и тут же услышал:
- Это сын виночерпия и отца твоего, бога огня. Зима. С ним родились и три других божества - Весна, Лето и Осень. Но сейчас не о них. Больше мы не допустим, чтобы братья дрались так из-за силы. Каждый из богов будет получать свою, равную другим, долю силы, но в один из двенадцати месяцев года. Каждый из них [месяцев] будет провозглашен именем определенного божества. И обозначать их будут сезоны - зимний, весенний, летний и осенний. Они будут так отличаться друг от друга, чтобы люди могли легко определить, какие жертвы приносить Мирозданию.
Так и появились сезоны года, а затем и календарь. А еще - яркий, похожий на пожар закат. Теперь Соль знал, как надо загораться, чтобы небо окрашивалось в такой красивый цвет, но не страдало от жары. И именно такое - оранжевое, как апельсин - солнце напоминает живущим на свете людям о ссоре двух братьев и огненной неделе ужаса.
Конец.
Альфа заботливо сложил листок, засунул за пазуху, чтобы позже вернуть владельцу, и уставился глазами в стену. Улыбаясь. Кто бы мог подумать, но и такая, языческая, интерпретированная легенда ему запала в душу. Яркие описания то и дело вспыхивали в мозгу красочными картинками, история лилась перед глазами жизнью. Конечно, это был переписанный литературным языком миф, но как! Как переписан! Альберта обуревали сотни эмоций к ряду, отражаясь на лице широкой, даже маниакальной улыбкой. Нет-нет, он должен поговорить об этом с Натаном. Если похлопотать, рассказы омеги могли начать печатать и в журналах. Альфа не сомневался, что Нат об этом мечтает. Сразу было видно, что он творит не только лично для себя, но и других. Не зря же сам предложил прочитать свои тексты. Нуждался в критике, отзыве, хоть каком-то отклике со стороны читателя. И он может получить больше. По крайней мере, Альберт должен ему предложить.
***
Долго омегу не пришлось ждать. Вот он уже постучал в покои принца и с порога, протянув руку, повелительно заявил:
- А ну отдай! Это мое!
Альберт пригласил его жестом зайти. Натан прошел вперед, громко хлопнув дверью. Хотя нельзя было сказать, что он ревностно пытался забрать творение из чужих рук. Резкость в движениях была более чем показушной, но не мог же он хотя бы для вида не позлиться и заставить умолять о прощении? На самом деле, он страстно желал, чтобы кто-нибудь его читал. И когда не обнаружил в своих листах недавно записанную легенду, даже обрадовался, что Альберт это может прочитать. В тот момент омега думал только о краже. Не пришло в голову, что листок мог достаться кому-то еще, выпасть и затеряться в саду. Интуиция, что ли, подсказывала. Вот душу осознание и грело. Однако надо было текст вернуть, показать, что обижен, зол и удивлен. Зачем? Да просто так. Нужно.
- Держи-держи, не поднимай кипиш.
- А нечего было чужие вещи трогать и себе присваивать. - Натан взял бумагу в руки и заложил за пазуху, чтоб не мешалась. - Читал?