«От песни „По тундре“ Золотой Зуб просто с ума сходил»
— Вас когда на волю выпустили?
— В марте 1960 года. Под чистую, с полной реабилитацией. Фанерный чемодан выдали, вещи кое-какие и деньги. Огромную сумму: 17 тысяч 700 рублей. На них «Победу» можно было купить, представляете?
— Получается, вы ни за что сидели?
— Получается, так. А клеймо на всю жизнь в душе осталось.
— В душе и в биографии?
— Вот тут-то и весь фокус: ни в каких документах мое пребывание на Печоре не отображено. Через два месяца после освобождения меня по спецнабору даже в армию призвали. И направили на службу в германский город Фюрстенберг. А чуть позже, с начала 70-х, я стал работать на судах загранплавания. Вы ж понимаете, что с испорченной биографией туда попасть невозможно.
— Кто ж вам выправил биографию-то?
— У нас на зоне был очень авторитетный человек по кличке Золотой Зуб. Одного его взгляда сурового хватало, чтобы обомлел любой. Вот он, наверное, перед начальством и замолвил за меня словечко веское. Очень уж ценил меня Золотой Зуб. Или просто Саша, как я к нему обращался обычно.
— За стихи ценил?
— Ну да. А от песни «По тундре», исполняемой мной под гитару, Золотой Зуб просто с ума сходил — так она задевала его за живое.
— Погодите, известная песня «По тундре, по широкой дороге, — Где мчится курьерский «Воркута-Ленинград» — тоже ваша?
— Она братьям-близнецам из Москвы посвящена была, «медвежатникам». Друзьям Золотого Зуба, которых при побеге с зоны застрелили опера. В мае 1959 года я ее написал.
А «Сиреневый туман» датирован 25 марта 1960-го. Днем моего освобождения.
«У нас над головами полыхало северное сияние сиреневым оттенком»
— О какой девушке в песне речь идет? [Это я знакомые каждому слова припоминаю: «Сиреневый туман над нами проплывает, / Над тамбуром горит полночная звезда. / Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, / Что с девушкою я прощаюсь навсегда»].
— Рядом с нашей зоной на поселении находилась семья литовцев — мать и дочь по имени Регина. Вот она, Регина, меня и провожала домой вечером 25 марта. Любила она меня. И я ее любил.
— В сиреневом тумане слова прощальные вы друг другу говорили, что ли?
— Точно! Ярчайшее северное сияние полыхало у нас над головами — почему-то с сиреневым оттенком. И туман поэтому сиреневым был.
— Регина знала о песне?
— Я ж ее в поезде записал! И, согласно моему варианту, звезда в «Сиреневом тумане» — та, которая над тамбуром горит, не полночная, а полярная. И заключительный куплет в песне исполняется обычно не в моем варианте. Я ж в нем конкретно о зоне говорил: «Остались позади все встречи, расставанья, / Остались позади тюремные года. / Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане, / Лишь светит, как маяк, полярная звезда».
— Привезли вы, значит, «Сиреневый туман» в Москву, а озвучили его где?
— В Москве же, в ресторане «Метрополь», куда меня зазвали на ужин кореша Золотого Зуба, которым я из Воркуты маляву — послание, т.е., доставил. Из «Метрополя» песня и пошла гулять по стране. А в середине 70-х точно так же загуляла по широким просторам Союза еще одна моя песня — «Морячка», которую первым услышал Владимир Высоцкий.
«Вернулся я из очередного рейса, а песню мою на берегу вовсю шпарят»
— Где и как вы с ним познакомились?
— В 1975 году в Паланге — это когда я на базе «Океанрыбфлота» работал. А Высоцкий в санатории местном проходил курс лечения. Кажется, почки его беспокоили. Свел нас брат моего приятеля, судового инженера-электрика. Знаю, что брат этот имел чин майора, а где конкретно служил — никогда не распространялся. По его словам, Высоцкого он не однажды с кичи — из милиции, вытаскивал. И Вова его уважал искренне. Ну, набрал я закуски на всю компанию и покатили мы на такси в дюны, на берег моря, где людей поменьше. В тот период, к слову, я работал начпродом на большом траулере — любой дефицит имел, включая коньяк «Наполеон».
— Гитару тоже прихватили с собой?
— И я, и Высоцкий с гитарами к морю поехали. А при расставании, через две недели, Высоцкий мне подарил свою гитару — она по сей день у меня находится. А я ему свою отдал. Скромную, небольшую.
— Как через две недели? А санаторий?
— Высоцкий туда лишь отмечаться ездил, а жили мы с ним в одной комнате в рыбацкой межрейсовой гостинице. Там я ему, 9 мая 1975 года, как раз и исполнил только-только написанную песню «Морячка».
— Вы о какой «Морячке» все время говорите, давайте определимся. О той, в которой имеются вот эти слова: «А когда на море качка / И бушует ураган, / Ты приходи ко мне, морячка, / Я любовь свою отдам»?
— Ну, конечно, о ней! «Знаешь, Черный, — заявил, услышав песню, Высоцкий, — твоя „Морячка“ пройдет от Клайпеды до Камчатки. Ни одну свадьбу не минует». Так она ему понравилась.
— Каким человеком вам Высоцкий показался?
— Хорошим мужиком! Если не считать одного его недостатка: против ничего нельзя было ему говорить — сразу в драку лез. Очень вспыльчивый был. Высоцкий, кстати, откровенно завидовал мне: ты, говорил, зону прошел, в загранку ходишь. А я пытался на китобойный флот записаться, но не получилось — здоровье подвело. Чему ты, Вова, возражал я, завидуешь? Моим отмороженным на Печоре ногам? Выпавшим от цинги зубам? Тем не менее, большими друзьями мы расстались. Правда, у меня к тому моменту уже руки тряслись.
— От выпивки?
— Ну а от чего ж еще! А вот с «Морячкой» Высоцкий угадал таки: вернулся я из очередного рейса, а песню на берегу уже вовсю шпарят.
— Скажите, Виталий Иванович, вам не обидно, что ваши песни как бы безымянными остаются вот уже несколько десятилетий?
— Да я счастлив от того, что их поют и что они нравятся людям!
В тему
В разное время о том, что авторство слов «Сиреневого тумана» принадлежит их родственникам, заявляли сын Юрия Липатова и вдова поэта песенника Михаила Матусовского. Однако в Российском авторском обществе эти претензии не подтвердили.
_***_
Сиреневый туман
[Авторский вариант]
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полярная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
А рядом ты стоишь и слезы утираешь,
Быть может, через год свиданья час придет.
Быть может, через день меня ты потеряешь,
Быть может, через два другого ты найдешь.
Я помню все слова, что ты тогда сказала,
В глазах твоих больших волненье и печаль…
Еще один звонок и смолкнет шум вокзала,
И поезд улетит в сиреневую даль.
Остались позади все встречи, расставанья,
Остались позади тюремные года.
Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане,
Лишь светит, как маяк, полярная звезда.
_***_
[Вариант, приписываемый Михаилу Матусовскому]
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда…
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь;
Уеду я на год, а может быть, на два,
А может, навсегда ты друга потеряешь…
Еще один звонок, и уезжаю я.
Последнее «прости» с любимых губ слетает,
В глазах твоих больших тревога и печаль…
Еще один звонок, и смолкнет шум вокзала,
И поезд улетит в сиреневую даль.
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
[Фото Сергея Томко]
Виталий Зверев с гитарой, подаренной Владимиром Высоцким