находясь в заключении, Калнышевский имел вполне приличное содержание: «я увидел, что он содержался много иначе, чем другие арестанты и колодники, сидевшие в Соловецком заключении», получая по 1 рублю в день или 365 — 366 рублей в год».
Что, между прочим, в 40 раз больше, чем другим заключенным полагалось. Например, годовое содержание монаха составляло девять рублей, простого заключенного — от 10 до 30 рублей.
Наличие приличных денег позволило атаману даже нанять работников для ремонта своего каземата [келии], располагавшегося в Архангельской башне, где сначала и разместили запорожского узника.
И еще одна немаловажная, на мой взгляд, деталь, касающаяся обеденного стола соловецких обитателей. Традиционные блюда в монастыре, как я вычитал в документах сохранившихся, состояли из холодной или варенной трески с квасом, хреном, луком и перцем, щей с капустой, палтусом, овсяной и ячменной крупой и подболткой; были также суп из сухой трески с картофелем, подболткой и молотыми костями палтуса «для вкуса», каша — по воскресным и праздничным дням пшенная, гречневая — по понедельникам, средам и пятницам, в другие дни — ячменная, в скоромные дни — со сливочным, в постные — с постным маслом; в воскресенье употреблялась… водка. Все дни в году разделялись по характеру принятия пищи: в скоромные дни употреблялись молокопродукты, скоромная рыба; постные дни делились на постные рыбные и постные безрыбные.
Пища была вполне здоровой [и сытной чертовски!], среди соловецких обитателей не было заболеваний цингою.
О том, что Калнышевский в Соловецкой ссылке далеко не бедствовал, свидетельствуют и его богатые подарки монастырю: в 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору серебряный напрестольный крест весом более 30 фунтов. Ну а в конце своей жизни преподнес в дар монастырю Евангелие на александрийской бумаге в большой лист, оправа которого, по описанию архимандрита Мелетия, была обложена «серебром золоченым; на верхней доске девять образов финифтянных, украшенных стразами; на корешке следующая надпись: „Во славу Божию устроися сие Св [ятое] Евангелие, во обитель Св [ятого] Преображения и Преподобных отец Засимы и Савватия Соловецких чудотворцев, что на море окиане, при архимандрите Ионе, а радением и коштом бывшаго Запорожской Сечи кошеваго Петра Ивановича Кольнишевскаго 1801 г.“, а всего весу 34 фун [та] 25 золот [ника] и всей суммы 2435 руб [лей]».
Вел себя атаман-изгнанник смиренно и набожно, чем вызывал уважение у монашества, и до конца жизни сохранил ясный ум и память.
Указом императора Александра Павловича от 2 апреля 1801 года, как я уже цитировал эпитафию, Калнышевский был помилован по общей амнистии и получил право на свободный выбор места проживания. В ответ на подаренную ему свободу кошевой ответил, что и «здесь оной [свободой] наслаждаюсь в полной мере» и что «расположился остатки дней моих посвятить в служение Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез дватцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающагося конца моей жизни».
Это была не приходить старика-атамана. Он просто поступил согласно давней традиции, существовавшей на Сечи: доживать своей век в монастыре каком-нибудь тихом. Такой монастырь, между прочим, Калнышевский для себя присмотрел еще во время своего атаманства. Это был… Межигорский монастырь, где атаман Калнышевский построил за собственные деньги один из храмов.
На сечи
В документах Запорожской Сечи будущий атаман впервые упоминается 23 февраля 1754 года как войсковой есаул Петр Калныш. В 1755 году в реестре Кущевского куреня [из 460 казаков] Петр Калныш значится десятым. Через три года есаул становится войсковым судьей, а в 1762 году — кошевым.
Находясь при должности войскового есаула, обязанностью которого было поддержание общественного порядка на Сечи, Калныш разъезжал по запорожским степям, занимаясь, как следует из документов той поры, то расследованиями злоупотреблений атамана местечка Новый Кодак, то собирая налоги с жителей Старой Самары [территория современного Днепропетровска]. Но главным его занятием было преследование гайдамаков. Часто ими, кстати, становились запорожцы, по старинке промышлявшие «здобычництвом», которое во времена Новой Сечи уже считалось преступлением. Администрация Сечи [Кош] начала борьбу с этим явлением, мешающим развитию торговли и мирным занятиям. Борьба с гайдамаками все больше ужесточалась. Отряд есаула Калныша без устали преследовал и ловил гайдамаков. Кош наделил войскового есаула чрезвычайными полномочиями, предоставив ему право применять оружие при любом сопротивлении и арестовывать всех подозрительных.
В 1754–1755 годах есаул Калныш занимается созданием комиссии по урегулированию запорожско-татарских пограничных отношений в местечке Никитино [ныне город Никополь]. В 1755 и 1757 годах он входит в состав депутации запорожцев к императорскому двору, что дало ему прекрасную возможность ознакомиться с нравом российской аристократии, завязать полезные знакомства. Постепенно в его руках сосредоточилась значительная власть. К началу следующего лесятилетия на Сечи уже никто не мог тягаться со старшиной Петром Калнышем. Престарелый кошевой атаман Григорий Федоров-Лантух отошел как бы на второй план — Калныш стал даже вместо кошевого атамана подписывать документы, а в 1762 году атаманская булава, наконец, попадает в руки Калнышевского.
В чине кошевого атамана 12 сентября 1762 года Калнышевский вместе с войсковым писарем Иваном Глобой побывал в Москве на коронации Екатерины Второй. Он произносит блестящую речь, которая очень понравилась царице, что, однако, не помогло Петру Ивановичу после возвращения удержать булаву. Он пробыл кошевым год, затем казаки во второй раз выбирают Григория Лантуха [в российских официальных бумагах он подписывался как «Григорий Федоров»]. Существует версия, что устранение Калнышевского от власти произошло по наущению царского правительства, которому не нравилось слишком уж активное отстаивание кошевым земельных интересов Запорожской Сечи.
В январе 1765 года Калнышевский, вопреки царской воле, опять становится кошевым атаманом и на Сечи… более месяца работает специальная следственная комиссия из Петербурга, расследовавшая проявление «дерзкого неповиновения и своеволия» запорожцев. Было заведено даже «Дело о самовольном избрании казаками атамана Коша Запорожской Сечи Калнышевского», но, в связи с перспективой будущей войны с Турцией, в запорожскому казачеству отводилась едва ли не решающая роль, императрице Екатерине Второй пришлось примириться с самовольным избранием Петра Калнышевского кошевым. Все последующие выборы, по запорожскому обычаю проходившие ежегодно, напоминали разыгранный спектакль: Петр Иванович, обладая значительной властью, неизменно оставался кошевым до разрушения Сечи, то есть, десять лет подряд.
***
По воспоминаниям современникам, Сечь при Калнышевском процветала. Наступил даже момент, когда она отказалась от провианта из России — обходилась своим продовольствием. Поэтому не верьте тем, кто утверждает:
будто до немцев-колонистов, заселивших при Екатерине Второй таврические земли, они пребывали в запустении. Результатом усилий кошевого Калнышевского стало появление в пределах козацких вольностей, как отмечают исследователи, 45 новых сел, более четырех тысяч хуторов-зимовников, в которых к 1775 году проживало около 50 тысяч [!] хлеборобов. Деятельность кошевого даже в поговорку вошла: «Як був кошовим Лантух, то не було хліба й для мух, а як став кошовим Калниш, то лежав на столі цілий книш». То есть, если бы не разгром Сечи, территории, занятые ей, не подверглись бы никакой немецко-меннонитской, как это случилось, колонизации, а оставались бы сугубо украинскими.