— Ксюша, не надо…
Мама, кажется, даже в лице поменялась. Во всяком случае в его цвете точно. Выражение оставалось прежним. Осуждение? Нет, жалость…
— А что надо? Плакать, по-твоему? — я так издергала плечами, что потеряла бретельку. — Я не собираюсь плакать. Все в моей жизни хорошо. Просто замечательно! — вот только руками надо прекратить махать, как регулировщице! — Хочешь пить со мной чай, пошли пить чай!
И ото рта рупор убрать. Ну чего я разоралась, в конце-то концов? Бросил? Так с кем не бывает. И вообще-то я сама ушла от него…
Чай был без сахара, но и без соли — из глаз.
— Мам, знаешь, я тут речь Моники Левински слушала… Она сказала, ну кто ж в юности не делал ошибок, влюбляясь не в того человека… Потом спросила зал, неужели никто не крутил романы со своим боссом? Зал согласно хмыкнул, а Левински горько усмехнулась: просто не у всех босс был президентом Соединенных Штатов Америки.
Мама глядела на меня, как на постороннюю. Захотелось вскочить, но я заставила себя сидеть смирно. Только голос взвился на пару октав — не сорвать бы его без всякого толку…
— Это она проснулась знаменитой, мам! Это ее травили и называли шлюхой посторонние люди… Меня травить некому! Я не проснулась знаменитой. Ни одна тварь из офиса не позвонила узнать, какого хрена я на работу не вышла? Зачем уволилась? От кого беременна? Куда еду? Никто… Абсолютно никто! А раз он знает, то все уже все знают. Но всем насрать! Мама, в этом мире всем друг на друга насрать!
Мама продолжала молчать. А я наконец прекратила кричать и сказала совсем шепотом:
— Никто не знает про эту сволочь, кроме тебя и Майки. Не надо за меня бояться…
— Ксюша, ну что ты такое говоришь? — наконец заговорила мама, и голос ее дрожал. — Какое мне дело до других людей… Я ведь знаю, что ты его любила. И только это меня волнует, — говорила она, глядя на своё отражение в нетронутом чае.
Я зря отшучиваюсь. Ей сейчас не до шуток…
— Мам, мне больно, — сказала я правду и добавила тоже правду: — Но не настолько, чтобы сигать с моста. Знаешь…
Я перегнулась через стол и схватила маму за руку. У папы в комнате орал телевизор, поэтому можно было б и дальше орать — все равно бы секретничали. Но мне вдруг захотелось близости, которой у меня давно с мамой не было, потому что я якобы выросла, закончила вуз, ушла из дома, жила с мужиком… Почти жила и почти с мужиком.
— Я куда-нибудь поеду. Пошляюсь по музеям… У меня поднакопилось чуть-чуть денег. Потом вернусь и буду искать работу.
Мама ничего не ответила. Наверное, не поверила. А я действительно решила уехать, чтобы не дай бог… не вернуться к «Семен Семенычу» в качестве подстилки. Болит, болит очень сильно. Я ведь так ему верила… Еще три дня назад. Но оказалось достаточно одной… открытки, чтобы жизнь полетела в тартарары.
— Ксюха, подмахнешь?
Ага, подпишу с закрытыми глазами! Вернее, с приклеенными к экрану. Рекламный текст сдавать через четверть часа, а я все блох вылавливаю. И вот очередная блоха самозабвенно поёт «ха-ха-ха!»
— Усё! Завтра «Семён Семёнычу» и вручим.
Открытка ещё не уползла с моего стола — неужели это я сумела пригвоздить ее офигевшим взглядом? Шарики и аиста я, конечно, увидела, пусть и краем глаза, когда искала свободное место для автографа, однако мозг настолько сфокусировался на рекламном блоге, что я даже не поинтересовалась, у кого из наших так неожиданно для меня нарисовалось пополнение в семействе. Впрочем, какое мне дело до чужих детей, если из маркетинга никто в декрет не свалил, а отцовство на рабочий процесс не влияет, если молодые отцы пьют достаточно кофе. Если дома сомнамбулическая жена не сварит чашечку, так тут подсуетятся сами: у нас отличная кофемашина в крохотной кухоньке имеется.
Теперь же я тупо смотрела вверх открытки: там чьим-то красивым почерком было выведено имя моего любовника. Однако в лице я не изменилась: оно и до подписи было похоронным. И задницу со стула я подняла только через запланированные полчаса. Работе время, потехе — час. Мне было смешно. Чтобы не заржать в офисе, я схватила сумочку и вылетела на улицу.
— Майка, можно к вам с чемоданом на пару дней? — спросила я подругу вместо «привет».
Как настоящая подруга, Майя ответила «можно» и лишь потом спросила, что случилось?
— Я ушла от Семёна.
Будущее время превратилось в прошедшее не только на словах. Я решила перестать быть дурой.
— Майка, спроси свою маму. Могу я заболеть на две недели?