С надеждой на внимательное отношение к моему письму
Н. Решетовская. 14 февраля 1979 г.
Приложение № 19
Профессору Н. Н. Яковлеву, автору книги «ЦРУ против СССР»
Уважаемый Николай Николаевич!
К сожалению, Александр Исаевич Солженицын, женой которого я была на протяжении почти 30-ти лет, во многом разочаровал меня за последние годы. Я не могу сейчас сказать, что разделяю все его теперешние взгляды и одобряю все его теперешние поступки, как могла бы сказать это раньше.
Однако то, что Вы написали в своей книге «ЦРУ против СССР» об Александре Исаевиче, в большинстве своем глубоко возмутило меня, как пример самой безответственной лжи, которая, будучи очевидна для всех, несет определенную опасность для государства, интересы которого призвано защищать издавшее эту книгу советское издательство.
Кроме того, Вы даете своему «литературному герою» еще один всегда желательный для него повод обрушиться с очередным и в данном случае (заранее можно сказать) весьма справедливым по сути опровержением.
Я оскорблена Вами и лично, ибо чьей женой была я, если верить Вашей книге? Заявляю Вам, что я никогда не была женой военного предателя, никогда не была женой агента НТС-ЦРУ.
Мой муж в годы жизни со мной, за которые я могу полностью ручаться, никогда не был так мелок, каким Вы хотите его представить.
Считаю своим долгом выборочно прокомментировать в личном письме к Вам несколько моментов из Вашей книги. Полагаюсь при этом на Вашу порядочность, которую — я надеюсь — Вы не утратили в личных отношениях.
Для того, кто берется писать столь ответственную книгу, как «ЦРУ против СССР», необходимым условием прежде всего является определенная эрудиция в тех вопросах, которые в этой книге затрагиваются,
В главе, посвященной «психологической войне», Вы больше половины страниц отводите Солженицыну. Это предполагает наличие у автора точных данных и знания его жизни и деятельности. У Вас же их явно недостаточно.
Начну по порядку. Возникновение «оппозиции» в СССР, к которой Вы в первую очередь относите Солженицына, причем с самого начала его писательской деятельности, Вы трактуете как операцию «психологической войны». Если не касаться того, что Вы при этом плохо думаете о советском человеке вообще, отказывая ему в способности жить своим умом, осмысливать опыт собственной жизни, если говорить только о Солженицыне, то обращу Ваше внимание ранее всего на то, что Вы совершенно произвольно связываете начало его попыток напечатать свои произведения с Московским международным фестивалем молодежи в 1957 году. Вы пишете: «Как раз в указанные Ро-зицким годы, 1957–1959, по Москве шнырял сжигаемый страстью увидеть свое имя на корешках книг тот, для кого расчищают поле и кого возвеличивают ЦРУ и синявские, — Солженицын» (стр. 188).
На самом деле Солженицын в это время спокойно сидел в Рязани: учительствовал и тайно писал. Писал, не помышляя о скором напечатании своих произведений, никому их не показывая. Несколько лет (1956–1960) я фактически была единственной его читательницей.
Впервые мысль о напечатании своих произведений (подчеркиваю: на своей родине, в СССР!) у него возникла осенью 1961 года, после XXII Съезда партии, с которого как раз началась та большая и серьезная работа по укреплению социалистической законности, о которой Вы пишете (стр. 178). По своим писательским делам Солженицын приехал в Москву впервые в ноябре 1961 года, со слабой надеждой суметь передать в журнал «Новый мир» Твардовскому не то, что «опытный редактор мог с известными усилиями превратить в книги» (стр. 188), а готовую повесть «Один день Ивана Денисовича».
Твардовский прочел повесть за одну ночь и сразу же высоко оценил ее. Рукопись повести в ее первоначальном виде Твардовский показал нескольким крупным писателям. Среди них был, например, К. И. Чуковский, назвавший ее «литературным чудом»!
Соглашаться с американским послом Бимом, который в своих мемуарах пишет: «Первые варианты его рукописей были объемистой, многоречивой, сырой массой, которую нужно было организовать в понятное целое… они изобиловали вульгаризмами и непонятными местами, которые нужно было редактировать», — было с Вашей стороны по меньшей мере легковерно. Что мог знать американский посол о Солженицыне, который ни с какими дипломатами никогда не общался?!. Куда солидней с Вашей стороны было бы обратиться, например, к бывшим сотрудникам «Нового мира». Однако это не входило в Вашу задачу.