Советы, которые давал мне Константин Игоревич, свидетельствовали о богатом редакторском опыте и несомненном редакторском таланте. Но особенно важным и успокаивающим было то, что на том этапе работы над книгой я ощущала его как своего союзника. А потому обидно было, что «вечевцы» не допускали мысли, что редактирование может не быть тенденциозным, направленным против Александра Исаевича. Я же, казалось, убеждалась все больше, что они были неправы. Совесть моя была спокойна, и я увлеченно работала то на даче, то в Рязани, а то и в Москве, живя по несколько дней у Веры Ивановны Винницкой.
В августе, уступив «Борзовку» Александру Исаевичу, я жила в Рязани. Писала. Но и недостатка впечатлений у меня не было. В середине месяца ко мне впервые в Рязань приехал редактор. Приехал он вместе с Вячеславом Сергеевичем, который в тот же день уехал, а Константин Игоревич на 2–3 дня устроился в гостинице.
Вячеслава Сергеевича интересовали фотографии, которые могли бы послужить иллюстрациями к будущей книге. Втроем просмотрели мою коллекцию, отобрали то, что показалось подходящим. Рогачев взял с собой несколько готовых снимков, с которых предполагалось сделать репродукции, несколько негативов. Константину Игоревичу казалось почему-то, что Вячеслав Сергеевич чересчур торопится с фотографиями. Но, как покажет будущее, даже при такой предусмотрительности Рогачева, не все окажется с фотографиями ладно, ибо никакого специального художественного редактора, о котором говорил Константин Игоревич, выделено нам не будет (разве что для обложки русского издания).
Работали с К. И. Семеновым мы у меня дома. Я ежедневно ездила за ним в гостиницу в Солотчу и отвозила его туда вечерами.
Познакомившись со всем мною написанным, с перепечатанными материалами из многочисленных папок и вообще со всем моим архивным «хозяйством», Константин Игоревич сказал мне, что если в ГБ Солженицыным занимаются даже 30 человек, то я — одна — сделала больше их всех вместе взятых. То была, конечно, шутка, но сделанное мною весьма оценено им.
Стиль работы у нас выработался такой: прочитав мною написанное, причем довольно большой кусок, Константин Игоревич наговаривал свои соображения на магнитофон, чтобы мне не нужно было их записывать и чтобы я смогла слушать их в его отсутствие. При этом он много курил и очень, очень много говорил на самые различные темы. Для него это было своеобразным отдыхом от работы. Мне же это было чаще всего лишним, несмотря на занимательность его рассказов. Я была слишком уперта в свою тему, чтобы со вниманием воспринимать то, что к ней отношения не имело. Порой я только делала вид, что слушаю. Интерес вызывали у меня только его рассказы о моем дядюшке (его учителе), кстати приводимые стихи, коих он много знал наизусть. В знаниях и в эрудиции ему отказать было нельзя.
В числе прочего я дала Константину Игоревичу прочесть мое «Забытое». Он нашел, что фактически оно является конспектом почти всей моей будущей книги, исключая период, когда мой муж стал известен.
Мы с редактором наметили количество и названия глав, коих оказалось одиннадцать. Я не могла не оценить некоторые его подсказки при подборе названий: «Московская прописка», «Марфино и Маврино», «Иван Денисович на воле», «Тема или талант?». Жалею лишь, что приняла его заглавие для самой последней главы — «Перекрестки».
В тот приезд Константина Игоревича мы работали в основном над военными главами. Я сама понимала, что у меня написано слишком много о военном времени (целая самостоятельная книга!), а потому прислушивалась к совету Константина Игоревича в отношении Таисии Захаровны — Саниной мамы. Он написал мне буквально следующее: «Об истории гибели Таисии Захаровны нужно писать очень мало, очень осторожно, сконцентрировав все в одном абзаце». И объяснял это тем, что это может быть неправильно истолковано «каким-нибудь Дитрихом Штейнером». Он имел в виду ав- | тора той отвратительной статьи в журнале «Штерн». И уж, конечно, не подозревал, что роль Дитриха Штейнера возьмет на себя сам Александр Исаевич.
Нашу совместную с редактором работу в тот раз прервало одно непредвиденное событие. Незадолго до обеда, где-то часа в два, я вышла на звонок в дверь. Вошел незнакомый мужчина в черной одежде с малорасполагающим лицом. Он спросил, я ли Решетовскоя Наталья Алексеевна. Получив утвердительный ответ, пришедший сказал мне, что меня вызывает к себе представитель КГБ, приехавший из Москвы. Ему велено тотчас же доставить меня к нему, машина ждет во дворе. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Попросила немного подождать.