Все, кроме Виткевича, уехали. Мы, наконец, смогли с ним поговорить о серьезном. Я рассказала Виткевичу обо всех своих недовольствах АПН. Пожаловалась на ту небрежность, с которой готовили к печати мою книгу, на сокрытие от меня текста последней главы итальянского издания книги.
— Ты изливаешь душу, — сказал мне Николай, — а люди работают]
Я не унималась: «Своими дурацкими вставками и изменениями АПН только все испортило. Если раньше можно было опираться на Решетовскую для выяснения того, где написана о Солженицыне правда, а где ложь, то теперь никто уже этого делать не будет. Никто мне верить не будет! К чему нужна эта прошлогодняя комедия с серьезным редактированием, с убеждением меня, с обещанием учета моего мнения? Все это полетело к черту! Тем, как они издают мою книгу, они подрывают и мой, и свой авторитет.
Эти мысли настолько терзали меня, что я посчитала нужным объясниться с редактором. 18 сентября я написала ему большое письмо. Постаралась быть как можно более сдержанной, но не скрыла своего ощущения от происходящего.
„Еще раз со мной поступают не как с человеком, — писала я, — а как с шахматной фигурой, которую сбросили с доски после того, как она сделала нужный ход. Неужели вместо чувства гордости за свою книгу мне будет суждено испытывать чувство стыда? Какому честному человеку я посмею посмотреть в глаза?
Я потеряла сейчас не только охоту, но и способность работать из-за отстранения меня от моего текста, из-за обращения с моим материалом, как с приобретенной собственностью.
Мое моральное состояние сейчас немного хуже, чем было перед 18 июня 73-го года (день заключения договора. — Н.Р.)“.
Не включила я в текст письма свой основной вопрос, — чувствовала, что он будет звучать сегодня слишком наивно:
„Скажите мне честно, Вы хотите, чтобы существовала действительно правдивая биография Александра Исаевича? Именно с этого у нас с Вами и начинался разговор перед подписанием договора!“
Константин Игоревич посоветовал мне обратиться со своими претензиями к директору издательства АПН Ларину, что я и сделала. t
„Убедительно прошу Вас дать распоряжение, чтобы мне был выдан экземпляр окончательного текста моей рукописи на русском языке. Текст этот был мной подписан.
Полагаю, что было бы смешно доказывать, что автор на это имеет неоспоримое право“.
Но русского текста я тогда так и не получила. Успокаивали меня только мои успехи в итальянском.
И вот 22 октября в торжественной обстановке в ресторане „Пекин“ мне был вручен экземпляр итальянского издания моей книги „Мой муж Солженицын“. Вручал книгу Вячеслав Сергеевич Рогачев. Рядом с ним — Константин Игоревич Семенов. Рядом со мной — моя неизменная Сонечка Шехтер, подруга еще со студенческих лет.
К удивления всех, я, слегка перелистав книгу, тут же положила ее в свою сумочку. Вячеслав Сергеевич высоко поднял брови.
— Когда прочту, тогда скажу свое мнение!
Мне предстояло делать перевод книги с итальянского.
Уже 3-го ноября я села за письмо к Николаю Тети о замеченных мною неточностях, сокращениях, изменениях названий.
„Все это вместе взятое, — писала я, — вызвало у меня противоречивые чувства при знакомстве с книгой. Если она все же вызовет интерес и Вы захотите еще издать ее, хотелось бы надеяться на больший контакт между издательством и самим автором книги“.
Ответа на свое письмо от Тети я не получила. А „мои АПНовцы“ были шокированы — как это я посмела послать письмо издателю, минуя их?! На обороте книги, помимо сведений об авторе, было написано, что Солженицын возражал против издания этой книги…
Наконец, одновременно с тремя итальянскими рецензиями, я получила от АПН свой русский текст, но уменьшенный и отредактированный. При сравнении его с итальянским изданием я увидела, что он все же был лучше итальянского, но, с моей точки зрения, еще очень нуждался в переработке последней главы для будущих изданий. Это тем более казалось необходимым, что в АПН уже шел разговор об издании книги у нас, на русском языке.
В итальянских рецензиях делался упор на описание мною следствия по делу моего мужа в 1945-м году. Именно эта часть моей книги породила броские заголовки, вроде: „Ошеломляющая книга воспоминаний жены Солженицына“, „Бывшая жена обвиняет Солженицына“ и т. д. Из этих отзывов я узнала, что адвокат Александра Исаевича Фриц Хееб официально протестовал против выхода книги, а теперь „намерен начать последнюю ожесточенную юридическую схватку в связи с публикацией книги воспоминаний, принадлежащей перу Натальи Решетовской“. В качестве повода для своих протестов адвокат выставил то, что в книге цитируются письма Солженицына к бывшей жене без его на то разрешения. Из этих же рецензий я узнала, что на предложение ответить на обвинения Натальи Решетовской (имелось в виду следствие 1945 года) Солженицын ответил отказом, заявив, что он никогда не будет говорить об этой книге. Время покажет, что Александр Исаевич заговорит о моей книге, и даже не один раз.