12 декабря слушаю пресс-конференцию Солженицына в Стокгольме. Она продолжалась 4 часа, и все же Александр Исаевич не успел ответить на все вопросы. Гвоздем пресс-конференции был призыв к нравственной революции, в которой нуждается и Восток, и Запад. „Применительно к России, — говорил Солженицын, — это в первую очередь — жить не по лжи“. И вдруг дальше слышу, что Советскому правительству, оказывается, надо доказать, что Михаил Шолохов, тоже Нобелевский лауреат, действительно написал „Тихий Дон“! Как не понимает Александр Исаевич всю вопиющую бестактность своего здесь заявления! Больно за него.
Тогда, 12 декабря, из-за неполноты переданного текста пресс-конференции я не узнала, что Солженицын бросил камень не только в Шолохова. Позже, когда АПН предоставило в мое распоряжение полное изложение текста пресс-конференции (издательство „Посев“, 1975 г.), я узнала, что Солженицын сам задал вопрос по поводу моей книги. Он выразил удивление, что никто из присутствующих здесь итальянских корреспондентов не спросил его, что он думает о книге Решетовской. Сам же и ответил, что книга эта вообще не о нем, а о некоем персонаже, выдуманном ГБ.
Далее Александр Исаевич фантазировал, что Решетовская ездила в Венгрию для того, чтобы заставить Яноша Рожаша, лагерного друга Солженицына, дать о нем компрометирующие сведения. Он сказал, что на Яноша „уже два года давят“ и что давление началось с того, что „сперва посылали к нему мою бывшую жену“. То, что я была в Венгрии не за 2 года, а всего лишь за полгода до его выступления, совершенно не сдержало соображения Александра Исаевича: поверят и так! И верили! Так кому же жить не по лжи? Хочется еще раз напомнить слова Адама Ройтмана из „Круга первого“: „С кого начинать исправлять мир: с себя или с других?“.
Новый, 1975-й, год ознаменовался моим переездом в столицу. Я увидела большую удачу и даже некий символ в том, что московская квартира оказалась на одной линии, соединяющей первый московский лагерь моего мужа (и мои первые с ним — заключенным — свидания) и дачу „Борзовку“ — наше с Саней любимое место на земле. Лагерем было строительство дома под номером 30 по Большой Калужской улице. Мой теперешний дом оказался на той же улице и даже на той же стороне, под номером 90. Только теперь эта улица называлась Ленинским проспектом. И еще удача: дом 90 — почти на выезде из города, максимальное приближение к „Борзовке“.
Утомительные сборы в Рязани, изнуряющий ремонт в Москве. Мотаюсь по магазинам, докупаю недостающую мебель. Константин Игоревич, так способствовавший совершению квартирного обмена и моей прописке в Москве, теперь помогает советами. У него довольно тонкий вкус.
Но и в это хлопотное для меня время АПН не дает мне полностью отключиться от главного. Как-то в разгар ремонта квартиры за мной прислали машину: надо ехать в гостиницу „Россия“ на встречу с ГДРовским писателем Тюрком. Он мало о чем меня спрашивает, больше говорит сам.
Рассказывает, между прочим, что по их телевидению показывали фотоальбом Солженицына, в котором фотографии его были даны в хронологическом порядке, а под самый конец показали фото его новой семьи.
Я потрясена: ведь это показывали тот самый альбом, который я смонтировала и подарила мужу на его 50-летие. Из скромности не включила в него наши общие с ним снимки. И вот теперь этот альбом; завершает… Светлова! Можно было подумать, что никакой другой жены у него и вовсе не было.
Позже Тюрк удивит не только меня, но даже и АПНовцев, когда разразится двухтомным романом, в котором будет описана и наша драма. Он сохранит даже те же женские имена, а самого Солженицына назовет Ветровым.
В конце января я получила верстку своей американской книги. Получила и дополнительные вопросы к своему тексту. Издательство „Боббс-Меррил“ не пренебрегает мной как автором. Мой английский в довольно активном состоянии. Но я работаю не только над присланной версткой, но и над последней главой. Константин Игоревич на этот раз реально помогает мне сделать ее удобоваримой. Разумеется, я не могу внести в нее ни головокружительного успеха „Ивана Денисовича“ в Советском Союзе, ни выдвижения его на Ленинскую премию, ни потрясения Твардовского от прочтения „В круге первом“, ни многого другого.
9 февраля я отсылаю письмо главному редактору американского издательства „Джервази“, сопровождающее новый вариант последней главы.