«Дорогая Наталья Алексеевна! Несколько лет назад я прочел Вашу книгу „В споре со временем“, за которую хочу сказать Вам спасибо. Я прочел ее в издании АПН полностью (…), а также в „Вече“ одну главу (…). Помнится, глава была страниц на 60, а в издании АПН занимала страницы четыре. С тех пор я все хотел написать Вам свою благодарность, но только несколько дней назад сумел узнать Ваш адрес. Мне кажется, что писатель, о котором некогда близкий ему человек написал столь живо и честно, мог бы быть только признателен. И потому мне грустно, что Александр Исаевич (человек, бесспорно, достойный уважения, а как писатель — гордость русской литературы) и особенно его подголоски увидели в Вашем произведении пасквиль (не им бы швыряться этим термином) и заподозрили Ваши намерения. Обидно, что он повел себя не по-мужски, затеяв свару.
Еще раз спасибо Вам. Написав „В споре со временем“, Вы поработали на вечность, и ни один литературовед, ни одни историк, который будет писать об авторе „Бодался теленок с дубом“ или о его времени, не сможет миновать Вашей книги, так замечательно рисующей молодого теленка, еще только ищущего, с каким бы дубом ему пободаться».
Во втором своем письме Р. И. Пименов писал: «По книге заметно, что в ней о многом не сказано, что это сокращенная версия. Хотя это досадно, еще досаднее было бы, кабы самой книги не существовало».
Константин Игоревич продолжает меня опекать. В начале октября при его участии состоялась моя встреча с Карло Лонго — главным редактором газеты «Сетте Джорно», выходящей в главном городе Сицилии — Катании. Предварительно мой редактор передал мне 13 вопросов, на которые я должна была дать ответы. Решено было, что я отвечу на них заранее в письменном виде, чтобы не было никаких искажений в печати.
Константин Игоревич и Вячеслав Сергеевич привезли Лонго вместе с переводчиком ко мне домой. У меня сохранилась магнитофонная запись нашего разговора:
— Прежде всего я очень рад, — начал Лонго, — что нахожусь у Вас, товарища Решетовской. Очень благодарен Вам за то, что Вы нашли время принять меня.
— Вы не возражаете, — предложила я, — что кроме того, что я могу и устно ответить на Ваши вопросы, я передам их Вам в письменном виде. Если можно, задавайте вопросы по-итальянски, это даже интересно. (Мне хотелось попробовать себя в итальянском).
— По-итальянски у нас нет вопросов, — замявшись, сказал переводчик, он забыл…
Мне тогда и в голову не пришло, что эти вопросы могли и не существовать на итальянском вообще. И, пропустив мимо ушей замечание переводчика, я продолжала искренне беседовать с Лонго.
— Я хотел бы сделать такое заявление, — начал Лонго. — Мы в Италии с огромным интересом прочли Вашу первую книгу, и, прежде всего, итальянские женщины, которые восприняли ее в эмоциональном плане.
Я не спешу использовать живого итальянца и говорю:
— Мне бы очень хотелось, чтобы в случае, если будет второе издание в Италии, книга была бы издана на основе русского издания, мною выверенного. Итальянцы со своей эмоциональностью спешили издать и не прислали верстки. Еще одно любопытное совпадение: первой страной Запада, в которой была опубликована повесть «Один день Ивана Денисовича», была тоже Италия.
Тут же прошу Лонго прислать мне отзывы на мою книгу, которых, по его словам, было очень много и которые есть в его архиве. Лонго пообещал мне подослать кое-что.
Спустя некоторое время Лонго прислал газету с текстом нашего с ним интервью, которое сейчас я не могу не воспринимать с элементами критики. Подано интервью было шикарно: на первой странице газеты, с двумя фотографиями меня совсем молодой и в зрелые годы. С изумлением прочитала я о себе, что, оказывается, Наталья Решетовская — «одна из самых известных писательниц Советского Союза». Сам текст интервью, несмотря на письменные мои ответы, был не совсем точен благодаря умело сделанным перестановкам двух-трех абзацев. Одновременно пришло письмо и от Карло Лонго, в котором он сообщал, что пока находился в Москве, в Катании, в редакции, по причине короткого замыкания внезапно возник пожар, который уничтожил большую часть архива, в том числе рецензии на мою книгу. «Однако, — писал Лонго, — могу Вам сообщить, что в Италии было продано примерно 12 тысяч экземпляров книги „Мой муж Солженицын“. Принимая во внимание, что жители моей страны редко покупают книги, такое большое количество проданных книг говорит об успехе автора».