«Хочется верить, — писал в заключение Карло Лонго, упомянувший о горестях и бедствиях войны, которые пришлось испытать нашему поколению, — что социалистическое единство всех народов сумеет совершить крутой поворот в сторону мира».
А в середине сентября слышу по телефону ликующий голос Кон-статина Игоревича:
— Наталья Алексеевна, наконец-то прорыв в социалистические страны, а то Вас все капиталисты печатают! Здесь находится переводчик Вашей книги на чешский язык. Он жаждет встречи с Вами.
Кто же не захочет увидеться со своим переводчиком!?
Интервью — неожиданное. Вопросы ставились тут же. Конечно же, я все записывала на магнитофон.
Моего будущего переводчика АПНовцы называют Карелом. Разговор идет расковано. Я вполне откровенна, тем более что здесь вместе с Карелом присутствует, как он объясняет, его друг, который будет писать предисловие к моей книге.
Но вдруг меня поражают вопросы, не относящиеся к тексту моей книги: о семье Солженицына, о его родителях, особенно об его отце.
Карел объясняет эти вопросы интересом будущего автора предисловия. Я же возражаю, что не хочу и не могу говорить о том, чего я подлинно не знаю. Константин Игоревич мгновенно переводит разговор на достоинства Решетовской как автора: «Это — ученый. Никакой выдумки, никакой придумки, все должно быть точно. Документальность, скрупулезность и исключительная искренность, откровенность, которые даже мешают в жизни».
Совершенно спокойная, удовлетворенная разговором, я простилась с гостями.
Целых три года я тщетно ждала появления своей книги в чешском переводе. Вместо того летом 1978-го вышла в русском издании книга чешского журналиста Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына». Вот когда стал ясен истинный смысл визита ко мне «переводчика моей книги на чешский язык»: Карел Томашек, как он назвал себя и как было написано в визитной карточке, которую он мне оставил, оказался Томашем Ржезачем! С его книгой мне предстояло долго и ожесточенно воевать.
В ноябре «Немецкая волна» начала чтение отрывков из только что опубликованной книги Солженицына «Ленин в Цюрихе». Я, конечно, регулярно слушаю. Когда-то Саня говорил мне, что чувствует сходство между собой и Лениным: «Мне легко будет его писать!» И теперь в формулировках этой книги стали прозрачны, ясны мотивы многих поступков Сани последних лет, во всяком случае, по отношению ко мне.
Да, в самом деле, ну разве это не он?
«Надо порвать с Грином… Да просто звонко порвать! Да чтоб всю вину на него и свалить!»
«Внезапная публикация доверительного очень ошеломляет…»
«…отмываться всегда труднее, чем плюнуть. Надо уметь быстро и в нужный момент плюнуть первому!»
Я воспринимаю «Ленина в Цюрихе» как продолжение самораскрытия Александра Исаевича, начатое им в «Теленке…».
Тою же осенью Солженицын опубликовал и свою поэму «Прусские ночи». Я помню его отношение к этой поэме, которую он считал в политическом плане самой страшной из всего им написанного. Господи, неужели он и «Пир победителей», от которого отказался, тоже опубликует?
Все это время, несмотря на суету и постоянные отвлечения, меня тянет писать вторую книгу. 12 ноября начала ее так:
«Детство и юность мы оба провели на юге России. Море и горы мы увидели раньше, чем леса».
Но дальше как-то не пошло. И 28 декабря появилось новое, истинное начало второй книги. Как это просто — с того, чем кончила предыдущую:
«Странно пересеклись, перекрестились в редакции „Нового мира“ два первых крупных произведения моего мужа…»
Весь следующий, 1976-й год я была поглощена работой над 2-й книгой. Я назвала ее «В споре с сильным». На нее пойдет несколько моих любимых толстых оранжевых тетрадей, а при перепечатке — уже в следующих, 77-м и 78-м годах — все это составит 500 страниц.
Стала давать кое-что из написанного прочитывать Константину Игоревичу. Он в основном хвалил меня, его одобрение воодушевляло. Советы его (многие из них записывала на магнитофон) были дельны, иногда неожиданны. Например, тогда, когда за всеми внешними силами, не давшими переехать нам в 1965-м году в Обнинск, увидел Союз писателей.
Константин Игоревич предлагал мне не думать о «проходимости» того, что я пишу: «иначе все будет испорчено». И этот его подход вполне мне импонирует: я и не мыслю по-иному.
Но работа над книгой в том году не заслонила от меня окружающий мир. Сделала несколько новогодних визитов к друзьям, запечатлела их на цветную пленку, отметила свой день рождения: сначала меня поздравили самые близкие, потом собрались художники и музыканты, а на третий день — все семейство Ивановых: Зинаида Ивановна — моя подруга студенческих лет, теперь профессор, доктор химических наук, ее дочь, зять и внуки. В марте посетила выставку картин супру-Тов-художников Ивашевых-Мусатовых, тоже все сфотографировала.