Я просто смотрел. Бездействовал, наблюдая за насилием и страданиями жертв этих подонков. Я видел, как отчаянно молится графиня, как главарь этой захудалой шайки насилует ни в чем не повинную служанку, как эти омерзительные животные всё еще издевались над трупом бедной женщины. Как и кто может оставаться в стороне, видя подобное и имея при этом огромную силу? Тварь. Я тварь, и я не пытался ничего исправить.
И если бы не эта чистая душа, что светилась в темноте среди всего этого насилия и ужаса, то меня бы уже давно след простыл. Графиня, молодая миледи – хрупкая, беззащитная, но не слабая. Её душа… Её душа опьяняла меня, притягивала, точно так же, как пленила меня душа того ребёнка из моего далекого прошлого…
Эта девушка не красавица, ведь мне доводилось видеть такую красоту, что кровь стыла в жилах, а она далеко не одна из таких очаровательных особ женского пола. Её характер оставляет желать лучшего – упрямая, непослушная, вспыльчивая, чёрствая, пусть и нет в ней той ненависти и злобы, которые есть у других. Я встречал таких, как она, и раньше, но видел лишь однажды, как светится человеческая душа.
Когда-то я поклялся, что более никогда не позволю приблизиться себе к такой душе. Это шанс один на миллион, и возможность встретиться с таким однажды – это уже редкость. Но дважды… В любом из случаев, та душа – не эта…
Внезапно раздался громкий выстрел, который отвлек меня от размышлений. Мужчина, по чьей вине и произошло это, громко закричал:
- Твою мать! Черт! Я ж случайно!
Он встал и оттолкнул от себя труп бедной служанки. Его горе и разочарование, которое постигло его после случайного выстрела и убийства, продлилось недолго, и уже совсем скоро на лице его снова заиграла хищная улыбка. Он не насытился, ему нужно было больше…
Его взгляд пал на последнюю, оставшуюся в живых, пленницу, которая закричала от отчаяния так сильно, что разбойник театрально закрыл уши. Варвары загоготали, а девушка билась, словно птица в клетке. Во мне кипела ненависть и презрение к этим отвратительным людям, в чьих сердцах не было сожаления от содеянного. Девушка захлебывалась в собственных слезах и билась в чужих руках так сильно, насколько хватало её силы.
Я старался не думать о ней, но точно легкая тень её лежала на моей душе.
«Пусть лучше умрет. Иначе она не даст мне покоя», - проскользнуло в моей голове, и я прикрыл глаза, не трогаясь с места и ожидая конца этой печальной, очередной страницы моего существования…
========== Глава 5. Адский отблеск полуночи. ==========
Они убили их! Убили тех, кого я так любила! То, что случилось прямо на моих глазах минутами ранее, было безумием! Страшным безумием, что кажется лишь мутным сновидением или же забвением разума! Я кричу, я плачу, но понимаю, что уже ничего не изменить. Они отобрали у меня последнее, что я так неизменно любила. Как мой рассудок мог не пошатнуться, наблюдая, как где-то слева, на обочине пыльной дороги в свете яркой луны, труп моей матери оскверняют эти мерзавцы?! Как я могла не сойти с ума и не замкнуться в себе, когда высокая, сухая трава скрывала мертвое тело моей служанки?!
На секунды закрывая тяжелые глаза, я представляла, что это злая шутка моего разума, и что через секунду я проснусь, нахмурюсь, почувствовав на себе лучи утреннего солнца, и тихо подзову к себе служанку. Она, как обычно, не спала бы в это время, а лишь тихо, затаившись где-нибудь в углу моей комнаты, ждала часа моего пробуждения… А я бы, напуганная и злая, поведала бы ей о своем кошмаре…
Я так хочу, чтобы это оказалось всего лишь сновидением, но, увы, открывая уже опухшие от слез глаза, я снова и снова возвращаюсь в реальность и наблюдаю то, от чего все внутренности сжимаются и кровь стынет в жилах.
Я вырываюсь, но грубые мужские руки не дают мне пошевельнуться. Ни упасть, ни убежать, ни проснуться, ни умереть…
Крупный толстый мужчина, главарь этой шайки, с издевкой смотрел на меня, с каждой секундой уменьшая между нами расстояние. В руках он сжимал револьвер, из которого застрелил мою мать и любимую служанку, вертел им в руках, играясь. Убийцы вокруг тыкали в меня пальцами, смеялись, называли самыми грязными словами из их скудного лексикона, но ничего не доставляло мне столько боли, как кровь на руках их главаря. Кровь моих близких…
Его глаза полны похоти и желанием убивать. Он не насытился убийством Тен-тен и моей матери. Ему мало двух жертв. Он словно стервятник, которому всегда мало падали, которой он уже налакомился. Ему нужно больше и больше, и это не прекратится, пока его жизнь не прервется.
Дыхание сбилось. Мало того, что я давилась в собственных слезах, так еще и туго затянутый корсет не позволял набрать в легкие больше кислорода и отдышаться. Истерика. Я слабо билась в руках мучителей, наблюдая, как их главарь приближался ко мне.
Неужели мир так жесток и ужасен? Неужели большую роль играет в нем только насилие и жажда убийства? Неужели любовь никогда не спасет эту грешную землю, как описывали это многие поэты, чьи стихи я читала с трепетом, затаив дыхание?
И служанка, и отец, и мать часто молились за свое спасение и спасение родных, просили Господа защитить наше поместье и город от разбойников. И я слепо верила в то, что Бог оберегает нас, не позволяя никому допустить мысль об обратном. И мне известно, что Его пути неисповедимы, но неужели Он так равнодушен был к нам, что позволил мне, неразумной овечке, не знавшей насилия, наблюдать смерти близких мне людей?
И я бы могла сейчас опустить руки, отдаться на растерзание этим стервятникам, позволить надругаться над собою, ведь все, ради кого я продолжала жить, умерли в одночасье. Я бы могла пожалеть себя, согласиться со своей участью и смирно принять её, но этот путь не для меня. Выжить, чтобы отомстить? Нет. Месть – это глупо. Выжить, чтобы доказать Господу, что я способна сама творить свою судьбу. Если он не возжелал подать мне и моим близким руку помощи, то я сделаю это сама. И, может быть, тогда Он обратит на меня свой взор и признает свои ошибки.
Я судорожно вздохнула, выжидая удачного момента. Шакал приближался ко мне, рыча и скалясь. Грязный, страшный и видимо лишенный гордости и чувства собственного достоинства, было видно, что он вовсе не ценит жизни других людей и не дорожит своей. Ему было плевать не только на тех, кто пал от его руки, но и на себя самого. Не человек, а всего лишь мерзкая тварь.
- Детка, прости, что так вышло, - с некой издевкой в голосе прохрипел он мне прямо в лицо. Я почувствовала из его рта смердящее зловоние, словно он не стеснялся иногда лакомиться сырым мясом и при этом не знал о личной гигиене.
Я зло плюнула ему в лицо и дала в пах человеку, что держал меня сзади. Мне повезло, что он, совсем не ждавший сопротивление с моей стороны, оказался еще и на редкость малосильным глупцом. Паренек взвизгнул от боли и в тот же миг отпустил меня. Не упуская возможности, я вырвалась и, на полусогнутых ногах, стремительно оббегая убийц, направилась в сторону своего города, надеясь там укрыться в огне от своих мучителей.
Я быстро бежала вперёд, приподняв полы своего платья. Смотрела я то себе под ноги, дабы не упустить из вида камень и не упасть, то через плечо, страшась, что они окажутся быстрее меня.
И не будь я испугана до смерти, то обязательно бы вскрикнула, когда неожиданно столкнулась с кем-то крупным и сильным. Сердце моё в этот миг чуть не разорвалось. Распахнув широко свои глаза, я подняла голову и увидела его – непоколебимого, до жути спокойного молодого человека. Любой бы на его месте пошатнулся бы от столкновения, но незнакомец, горделиво подняв подбородок ввысь, даже носом не повел. Он поймал меня за плечи, удерживая и не позволяя мне упасть.
«Ангел», - пронеслось в моей голове в тот же миг, и я застыла на месте в ступоре, точно статуя.
Это был молодой человек примерно моего возраста – семнадцати-восемнадцати лет. Восковая бледность; огромные черные глаза; пожалуй, слишком тонкий и очень бледный, но поразительно красивого рисунка рот; изящный нос с еле заметной горбинкой; хорошо вылепленный подбородок – право же, такое лицо нелегко забыть. Он выглядел смертельно усталым, что выражалось, по сути, в его пустом взгляде. Казалось, он прожил на этой Земле с самого его сотворения и испытал на своей шкуре все несчастья этого бренного мира. Волосы черны, словно смоль, и локонами падали на невозмутимое лицо.