Следующие два часа я и профессор только и делали, что учили химию. Точнее, учил её я, он же активно преподавал её мне. В какой-то момент нам пришлось отвлечься, чтобы найти пишущие принадлежности и что-то, на чем можно было бы писать, чем выступила толстая тетрадь, в которой было исписано только первые несколько страниц. Страницы эти были вырваны, оставляя более чем девяносто листов для написания. А когда я попробовал пописать, то понял, что тетрадь эта ранее принадлежала мне, так как почерк нового меня и старого, хоть и сильно различался, профессор однозначно сказал, что это мой почерк.
Впрочем, писал и пользовался тетрадь, все же не я, а сам профессор, который наглядно старался иллюстрировать мне всё, о чем он мне говорил, иллюстрировать схемы построения молекул, уравнения преобразования веществ и так далее.
На протяжение двух часов он заново прошёлся с основ химии, которые я прочитал в учебнике самостоятельно, и ушёл намного дальше, при этом, хоть и рассказывал и учил он меня тому, что я уже знал и помнил, он делал это более подробно, понятно, с примерами, пояснениями и так далее.
Слушать Геннадия Анатольевича, когда он начинал говорить о том, чему посвятил, наверное, всю свою жизнь, было настоящим удовольствием. Он не запинался, всегда говорил чётко и понятно, проговаривая то, что он уже проговорил сотни и тысячи раз до этого. Запоминать всё было просто. Всё, что он говорил и объяснял, все примеры, которые он приводил, всё это я запоминаю сразу, сходу, прекрасно понимая, что он пишет и говорит.
Через два часа на улице уже была полная темень и мы говорили только потому, что Эми, через полчаса занятий, когда уже стемнело окончательно и даже горизонт не освещался далёким Солнцем, принесла нам большую свечу, найденную в одной из квартир. Однако, даже так мы не могли продолжать слишком долго — проблема была в том, что Геннадий Анатольевич, хоть и сам любил преподавать и ему нравилось объяснять мне всё, нравилось учить меня, всё же является человеком, к тому же, уже старым человеком. Он устал, что было видно по его мимике, жестикуляции, давление крови поднялось, его клонило в сон и глаза слипались.
— Геннадий Анатольевич, честно говоря, — сказал я, привлекая его внимание, — я очень рад тому, что вы вызвались и я взял вас с собой, я очень рад, что вы стали моим учителем и сейчас совершенно об этом не жалею. Однако, хоть вы и горите желанием продолжить, я вижу, что вы устали. Вы проделали большой путь до сюда, что в вашем возрасте не просто. Так что сейчас, идите спать, отдохните, наберитесь сил. Мы продолжим завтра. Не стесняйтесь и отдыхайте столько, сколько посчитаете нужным.
— Ох, благодарю. Что-то мы и вправду засиделись уже… — сказал он и оглянулся вокруг, не увидев ничего, кроме полной темноты — небо было затянуто облаками, так что даже свет луны и звёзд не помогал и только свет свечи создавал область света, где что-то было видно. — Пожалуй, и вправду, стоит пока остановиться до завтра.
Встав, хоть и с некоторым трудом, профессор взял свечу в блюдце, в котором оном оно стоит, и направился к себе, туда, где ему выделили спальное место, а это в другой квартире.
Уже подходя к двери, развернулся и посмотрел на меня, всё так же сидящего за столом на столе, а передо мной лежали учебные материалы, пройденный сегодня.
— Знаете, Йормунганд, — обратился он ко мне по имени, которое я взял только этим утром, — не смотря на все, что произошло с этим миром, не смотря на то, что человечеству, насколько я могу судить, пришёл конец, я, можете считать меня дураком и идиотом, рад, что могу передать кому-то свои знания, которые я собирал всю свою жизнь и они, скорее всего, продолжат жить в вас, а не сгинут вместе с человечеством. За это я тебе благодарен.
Больше ничего не говоря, он развернулся и вышел из квартиры, оставляя меня одного, в полной темноте, которая, тем не менее, совершенно не являлась для меня тьмой, просто другие спектр и способы восприятия окружающего мира вышли на первое место.
— Пожалуйста, — сказал я вслух, зная, что он этого не слышит.
Глава 32
Стоя под падающими с неба каплями дождя, я не мог не насладиться новым для меня состоянием погоды.
— Вам так нравится дождь? — спросил меня Рустам, представившийся мне сегодня утром, когда мы отправлялись за всем, что ему нужно, на улицу, сидя в открытой машине на переднем сиденье, активно работая с передней панелью и иногда просматривая на меня. И пусть спрашивал он не особо громко, а дождь ещё и перебивает звуки, тем не менее, я прекрасно его услышал.
— Иногда, я не могу не сравнивать себя с новорождённым детьми, — сказал я, не чувствуя дискомфорта от льющейся с небес воды и прохлады. — То, что для вас является обыденным и привычным, я познаю заново, я снова учусь, я впервые для себя что-то вижу. Я уже знал, что такое дождь, как он выглядит и почему идёт, но на моей памяти, именно на Моей, личной памяти, это первый раз, когда я оказался под дождём. Это новое чувство, оно… в чем то прекрасно. Мне нравится дождь. Понравился.