Так. Кажется, пытка кончилась. Поддерживаемый под руку майором, Фридрих, оскальзываясь на подгибающихся ногах, добрёл до выхода, дошёл до края бассейна, заботливая рука сняла с его головы шапку, и герр Ингер камнем канул в воду.
В первые мгновения он даже не почувствовал разницы температур. Настолько хорошо, добросовестно и трудолюбиво распарил его тело Феликс. Но через какое-то, не определённое сознанием немца, время, тело его наконец-то поняло, куда оно угодило. После чего Ингер, словно влекомый неведомой силой, с воем оказался на бортике бассейна.
Оба милиционера, майор Феликс и неведомый молодой человек спортивного вида, которого велено было звать просто «лейтенант», стояли рядом, от души улыбаясь. Фридрих посмотрел на их лица и внезапно сказал:
— Такие же улыбки я видел в госпитале, у тех людей, которые учили меня русскому языку. Я уже понял, что для тех людей я был чем-то вроде большого попугая, которого они учат говорить по-человечески. Любопытно, кто я в ваших глазах?
— Вы преувеличиваете, дорогой Фридрих, — усмехнулся Феликс.
— Разве? А что скажет лейтенант?
Лейтенант перевёл глаза на старшего по званию, словно в ожидании приказа.
— Нет, нет, лейтенант! Сами, сами, пожалуйста. Что вы думаете?
— А я не думаю, — ответил лейтенант. — Я выполняю приказ. Прикажут, — буду поить вас водкой и водить блевать с крыльца. Прикажут, — всажу вам пулю между глаз.
— Спасибо за откровенность, — не смутился Фридрих. — Вот что мне нравится в русских.
— И что же? — полюбопытствовал майор.
— Выражаясь по-русски, они вкладывают душу в то, что делают.
— Возможно, — загадочным тоном произнёс Феликс. — А теперь — к столу!
Стол ломился. Водка настоящая, не поддельная, охлаждённая. Пиво в изобилии: и количеством и ассортиментом. Естественно, любимая русскими сухая рыба вобла. Естественно, те самые салаты, про которые русские сами же и рассказывают массу анекдотов.
— Это то самое, куда русские падают лицом, сильно выпив водки?
Феликс смеялся, хлопал по плечу, говорил: «Всё-то мы знаем!», шутил.
Фридрих залихватски хватил большую стопку водки, крякнул, наморщив нос, потёр руки и приступил к закуске. Естественно, для гостя имелись сосиски и капуста. Впрочем, русские понимают в немецкой кухне столько же, сколько немцы в русской.
Кольцо, из соображений безопасности при посещении парной, было снято, поэтому пивные пробки открывались о край стола. Фридрих пытался схитрить, заменяя водку пивом, но русские, пившие пива чуть ли не больше его, ухитрялись выпивать и изрядное количество водки. А также, вроде бы и незаметно, тост за тостом, влить и в гостя чуть ли не полную бутылку. Необычная обстановка, хорошая закуска, когда Фридрих понял, что уже пьян, было поздно. Он напился. Движения стали неровными и порывистыми, реакция на внешние раздражители замедлились. А понимание окружающего помутилось. Поэтому, когда майор предложил пойти и ещё разок окунуться в бассейн, немец не вспомнил про обжигающий холод воды и вышел в зал для мытья. Пошатываясь и расставив для равновесия руки.
Не доходя до бассейна, он услышал позади себя какие-то странные, не вписывающиеся в ситуацию звуки. Нечто вроде частых звонких шлепков босыми ногами. Детских.
— Откуда здесь могут взяться дети? — подумал Фридрих и обернулся.
К нему спокойно, глядя на него широко раскрытыми зелёными глазами, приближалась голая девочка лет четырнадцати, очень похожая на его дочь.
— Но ты же погибла, — сказал он на родном языке, всматриваясь в знакомые черты.
— Или Хильда была права? Она сказала, если встретишь нашу дочь, не обижай её. Она говорила про тебя? Это ты? Посмотри на меня.
Фридрих протянул руку к её лицу, взял за подбородок, поднял голову.
— Но ты же совсем без одежды!
Обернулся, приобняв её одной рукой, в поисках любого клочка ткани, и лишь теперь обратил внимание на какие-то непонятные звуки. Непонятные щелчки. И вдруг увидел, что присевший на корточки уже одетый лейтенант фотографирует его. Почувствовал на своём теле прикосновения, опустил глаза. Девочка, повернув лицо в сторону фотографа, принимала разные позы, касаясь его тела. Недоумение сменилось горчайшей обидой. Не злобой, не ненавистью, нет. Именно обидой. Люди, которым он доверял, обманули его.