— А ты в камне покрасивше будешь.
— Как договорились? — спросил русский, открывая чемоданчик.
— Говно вопрос! — ответил весёлый и вернулся к пиву.
Русский отсчитал необходимую сумму, человек внимательно следил за его руками, улыбался, щурился от удовольствия.
— И похороним, и памятник приладим, на том самом месте, которое ты и выбрал. Во-первых, уплочено, а во-вторых, — как же благодетеля не уважить!
— Благодетеля? — не удержался от вопроса немец.
— А то! — ответил весельчак и выпил пива. — Во-первых, братву уважил. Это раз. Уже должок. Во-вторых, нам подсобил. Ты сам подумай: ну где эти цыгане своего барона хоронить будут, а?
— Если найдётся, что хоронить, — усмехнулся русский.
Кладбищенский весельчак не смутился.
— Один хер! Хоть золы клок с пуговицами, а похороны будут! Никуда они не денутся. Порядок есть порядок. Жмурам уже всё по барабану, а перед народом себя выказать — это святое. А где они будут золу прикапывать? Среди людей, то есть — тут. А это что? Это заказы нам, да на такие крутые бабки, что быть добру.
— Красиво говорить стал, — усмехнулся русский. — И не узнаешь.
Синерукий махнул зажатым в пальцах рыбьим скелетиком.
— И не говори. У меня тут интеллигентов с институтов на Сорбонну хватит. Профессура в очередь могилы копать. Блатное место, в натуре! На последней вакансии друг другу лицо били. Культурные, блин, мочи нет. От них и наслушался. Недавно хотел одного послать, а сам и говорю: а пошёл ты туда, откуда дети родятся. Бля буду!
Русский покивал.
— Бабки-то возьмёшь? С благодетеля?
Жующий воблу махнул рукой, но деньги взял.
Когда Фридрих сел за руль, русский почесал в затылке и попросил немного смущённым голосом:
— Слушай, будь другом, подбрось до проспекта.
— Говно вопрос, — ответил немец, гордясь запомненным словосочетанием.
И они поехали.
— Я вижу, вы очень предусмотрительны. За наркобарона вам будут мстить? Да?
— Да меня ещё за Пузо заказали, — спокойно ответил русский. — То пузо, которое я вспорол, среди своих в авторитете было. Всё один к одному.
— Вы сожалеете, что вас убьют из-за того человека?
Русский усмехнулся.
— Русский мужик задним умом крепок. Сперва ветры пустит, потом оглянется — не сдуло ли кого. А вообще-то, по правде говоря, — нет. Когда мы чичей давили, нас из Москвы за руки держали. Обидно было — до слёз. А сейчас — всё по хрену. Сколько смогу — все мои будут.
— А откуда вы знаете, что для вас купили убийцу?
— Первые двое уже приходили, — хладнокровно ответил русский.
Фридрих понимающе покивал головой.
— Сейчас бабки сестре отвезу — и оторвусь по полной. Её мужа, друга моего, за одной партой сидели, — год назад убили. Помочь надо. Двое сопляков на руках осталось. Близняшки. А дальше — будь, что будет. Знаешь, что важно, немец? Важно не когда ты умрёшь, а — как. И за ради чего. Никогда не чувствовал себя лучше. Никогда не чувствовал себя свободнее. Всегда какая-то гнида говорил мне, что делать. Отговорила, жопа золотая… Мне вот тут тормозни. Благодарю. Ну, бывай, немец, на похороны не приглашаю.
48
В аэропорт Фридриха провожала вся милиция города. Сам он ехал впереди, на труповозе Виталия. Перед ним шла машина ГИБДД с мигающими маячками, сзади двигались легковые автомобили с пятнистыми людьми в масках. ОМОН. Внушительный кортеж.
— Да ты всё равно к нам вернёшься, — говорил Виталий. — Не сможешь ты больше без этого. Это как тундра, пустыня или горы. Кто хоть раз побывал, да душой почувствовал, того без конца туда тянуть будет. Как Феликса под воду.
Посмеялись.
— А ты что будешь делать? — спросил Фридрих.
— Да как работал, так и буду работать. Я теперь личность знаменитая. Могу себе по душе работодателя выбрать…
То же самое сказал Фридриху и полковник. Когда вся милицейская орава скопилась перед аэропортом, разогнав таксистов, и бойцы в масках, с короткими автоматами, весело смеялись происходящему. Каждый раз, когда Фридрих куда-то поворачивал голову, его взгляд натыкался на лес машущих рук.
Впрочем, не только милицейских… Цепкий взгляд банкира выхватывал из толпы знакомые лица: вот лейтенант из бани, вот милиционеры из дискотеки, а вот и бритоголовые с кладбища, заодно с весёлым могильщиком…
Подошёл личный представитель мэра, вручил скорбно памятный сувенир: неизбежную хохломскую роспись по огромной деревянной ложке. Вручил, попрощался, удалился.
— Ты у нас немец знаменитый, — с удовольствием говорил полковник, глядя тому вслед. — Тебя проводить ребята сами вызвались. Ты у нас вроде как личность легендарная. Про тебя столько всяких слухов ходит, что сам диву даюсь. Чего только народ не насочиняет!