— В ближайшую библиотеку, — ответила я ему. — Я опаздываю на работу.
— Вы библиотекарь? — вежливо поинтересовался он.
— Скажем, я по уши в книгах.
Глава 21 Холмс
Не знаю, почему путешествия в Книгомирье и из него настолько меня обезвоживали. Хуже становилось постепенно, почти незаметно для меня, вроде того, как по чуть-чуть оплывает талия и кожа делается не такой упругой, как некогда. Однако была и приятная сторона: текстовая окружающая среда оставляла за бортом все недуги. В Книгомирье я забывала про ноющую спину, а голова и вовсе никогда не болела.
Спустя несколько минут и несколько восстанавливающих литров воды я вошла в офис беллетриции в Норленд-парке. Четверг-5 ждала меня у моего стола, определенно лучась самодовольством.
— Угадайте что! — воодушевленно воскликнула она.
— Понятия не имею.
— Ну давайте же, угадайте!
— Не хочу гадать, — отмахнулась я, надеясь, что скука в голосе послужит предупредительным звоночком.
Не послужила.
— Нет, вы должны угадать!
Я вздохнула.
— Ладно. У тебя новые бусы или еще что-нибудь.
— Неправильно, — сказала она, с сияющим видом доставая бумажный пакет. — Я принесла вам сэндвич с беконом, как вы хотели!
— Этого я бы в жизни не угадала, — отозвалась я, усаживаясь за стол, затопленный новыми записками и отчетами, и добавила, не подумав: — Как у тебя дела?
— Плохо спала сегодня ночью.
Я потерла лоб, а она уселась напротив и пристально на меня уставилась, нервно стиснув руки. У меня не хватило духу сказать ей, что расспросы о ее здоровье были с моей стороны простой вежливостью. В действительности меня это не интересовало. Даже совсем наоборот.
— Правда? — сказала я, пытаясь отыскать записку, хотя бы отдаленно к чему-нибудь относящуюся.
— Нет. Я думала о вчерашнем инциденте с Минотавром и хочу извиниться… еще раз.
— Проехали. Сообщения есть?
— Вот я и извиняюсь.
— Извинения приняты. А теперь: сообщения есть?
— Я написала письмо, где вкратце изложила мои извинения.
— Я не желаю его читать. Дело закрыто.
— А… ладно… хорошо, — начала она, взволнованная тем, что мы не собираемся пространно анализировать предыдущий день, и пытаясь припомнить все, что ей говорили в то утро. — Мистер Бунюэль звонил сказать, что закончил ремонт «Гордости и предубеждения» и с утра оно снова в строю. В данный момент у него в мастерской «Нортенгерское аббатство», и оно должно быть готово вовремя, при условии что Кэтрин прекратит попытки сделать книгу более «готичной».
— Хорошо. Что еще?
— Совет жанров, — объявила она, еле сдерживая радостное возбуждение. — Секретарь сенатора Жлобсворта лично позвонила, чтобы просить вас присутствовать в дискуссионной палате на заседании по политическим директивам сегодня в три пополудни!
— Интересно, чего этому старому зануде надо на сей раз? Что-нибудь еще?
— Нет, — ответила Четверг-5, разочарованная тем, что я не разделяю ее неукротимый энтузиазм по поводу появления в Совете жанров.
Я не могла его разделить. Я была там столько раз, что рассматривала это всего лишь как часть своих обязанностей, не более того.
Выдвинув ящик стола, я извлекла бланк с готовой шапкой и тут заметила, что назначение Четверг-5 лежит там, где я оставила его вчера вечером. Я минутку подумала и решила дать ей еще один шанс. Оставив документ на месте, я вытащила лист бумаги и написала письмо подполковнику авиации Хитроу-Шкодду, прося его перебраться из «Бананов для Эдуарда», поскольку Лондэн в данный момент над ними не работает, в «Переулки судьбы», которыми он как раз занимается. Я сложила письмо, сунула его в конверт и велела Четверг-5 доставить его Хитроу-Шкодду лично в руки. Я могла бы попросить ее отослать письмо с курьером, но двадцать минут тишины и покоя были уж очень соблазнительны. Четверг-5 радостно кивнула и исчезла.
Только я откинулась на спинку стула и задумалась о Феликсе-8, о возможном Конце Времен и «Остин-ровере», как раздался энергичный крик «Готовьсь!», означавший приближение ежедневной беллетрицейской летучки под руководством Брэдшоу. Я послушно встала и присоединилась к остальным агентам, собравшимся в центре зала.
После обычного перечисления отсутствующих с изложением причин Брэдшоу взобрался на стол и позвонил в колокольчик.
— Заседание беллетриции номер сорок три тысячи триста семьдесят объявляется открытым. Но прежде всего давайте поприветствуем нового агента: полковник Уильям Доббин![37]
Мы все похлопали, а полковник Доббин вежливо поклонился и заметил застенчиво, но решительно, что приложит все усилия и отдаст все свои способности, дабы принести пользу в благородном деле беллетриции.