— Это какое-то мозгоклюйство, — возразила я, не опасаясь преуменьшения. — «Голиаф»-то что с этого имеет?
— Как, по-твоему, мы выжили, будучи захвачены Советом по продаже тостов? Два дня назад «Голиаф» был всего лишь дурным воспоминанием, Джон Генри сидел в долговой тюрьме, а я работала на «Международные карандаши». При наличии друзей во Временн ой промышленности возможно все. Хроностража с готовностью предложила нам почти безграничное покровительство за рецепт возвратного омлета, а с ним и секрет путешествий во времени. Взамен корпорации позволено свободно торговать во времени. Наконец-то мы сможем воплотить в жизнь наш «большой план».
— И в чем он заключается?
— Владеть всем.
— В мире короткого Настоящего?
— Разумеется! Когда податливое население заинтересовано единственно в себе и мгновенном удовлетворении, мы можем впаривать любое ненужное барахло как «последнюю новинку, необходимую каждому». Ожидаются большие прибыли, Нонетот. Тщательно отбирая, из-под кого выкапывать Настоящее, аристократия Длинного Настоящего сможет сидеть и наслаждаться благами, принадлежащими ей, и только ей.
Я смотрела на Дрянквист, прикидывая, сумею ли сбить ее с ног. Сомнительно, поскольку нас разделяло минимум десять футов, а два техника, остававшиеся на борту «ровера», видимо, тоже были вооружены.
— Ладно, — сказала доктор, — мы почти закончили здесь. Наслаждайся своим заточением. Узнаешь, каково было моему мужу. Два года в «Вороне», Нонетот, два года! Ему до сих пор снятся кошмары.
— Ты жена Джека Дэррмо?!
Она опять улыбнулась.
— Наконец-то до тебя начало доходить. Мое полное имя доктор Анна Дрянквист-Дэррмо, но если бы ты знала, это могло бы послужить подсказкой, а? Пока-пока.
Дверь захлопнулась, дважды прозвонил колокольчик, раздалось негромкое шипение, и «Остин-ровер» оторвался от палубы. На мгновение он завис в воздухе, затем медленно повернулся, мастерски миновал деррик-кран, поднялся выше трубы, потом вытянулся, будто жевательная резинка, и с еле слышным «чпок» исчез. Я осталась стоять на палубе, закусив губу от досады и ярости. Затем сделала глубокий вдох и успокоилась. Книжное реалити-шоу «Беннеты» начнется не раньше завтрашнего утра, поэтому надежда еще есть. Я огляделась. Пароход мягко покачивался на волнах, дым уходил за корму мимо трепещущего красного вымпела, а сквозь стальную палубу отдавалась пульсация двигателя. Пусть это не «Темная и бурная ночь», потому что корабль не старое ржавое корыто, держащееся на одной лишь краске, но я определенно находилась где-то, а «где-то» лучше, чем «нигде». Только когда я попаду туда и при этом у меня закончатся идеи, время и основные жизненные функции — вот тогда я, может, и сдамся.
Я поднялась по сходням, нырнула в коридор и добралась до трапа на мостик, где парнишка немногим старше Пятницы стоял на руле.
— Кто командир? — спросила я, слегка запыхавшись.
— Как кто? Вы, конечно, — ответил парень.
— Не я.
— Тогда почему на вас фуражка?
Я потрогала голову, и, как ни странно, на мне и впрямь оказалась капитанская фуражка. Я сняла ее и тупо на нее уставилась.
— Что это за книга?
— Не знаю про книгу, кэп. Какие будут приказания?
Я выглянула из рулевой рубки вперед, но ничего не увидела, кроме серого моря, смыкающегося с серым небом. Свет был мягкий и рассеянный, и впервые меня передернуло от ужаса. Было в этом месте что-то безусловно жуткое, но я не могла определить что. Я подошла к навигационному столу и взглянула на карту. На ней не было ничего, кроме бледной синевы открытого океана, а порывшись в ящиках стола, я увидела, что все карты одинаковы. Н-да, разнообразием это место не блистало. Предположим, я где-то в Морском жанре, но отсутствие какого-либо сигнала на мобильном комментофоне показывало, что я в нескольких тысячах томов от нашего ретранслятора в Хорнблауэровском цикле, [71]а следовательно, на самом краю жанра — все равно что потерялась. Я забарабанила пальцами по столу и крепко задумалась. Паника убивает разум, а у меня есть еще несколько часов, чтобы разобраться. Если я не продвинусь через десять часов, вот тогда позволю себе паниковать.
— Какие будут приказы, кэп? — повторил рулевой.
— Как тебя зовут?
— Болдуин.
— А я Четверг. Четверг Нонетот.
— Приятно познакомиться, капитан Нонетот.
— Ты слышал мое имя? А про беллетрицию тебе известно?
Он помотал головой.
— Хорошо. Скажи мне, Болдуин, ты хорошо знаешь корабль?
— Как себя самого, — гордо ответил он.
— Здесь есть камера смыслонакопителя?
— Не знаю про такую.
Значит, мы в неопубликованном произведении.
— Как насчет литшифровальной машины где-нибудь на борту?
Он непонимающе нахмурился.
— Есть обычное машинное отделение. Я ничо не знаю про литшифровальное.
Я почесала в затылке. Если нет литшифровалки, значит, мы либо в документальной литературе, либо где-то в Устной традиции. Эти варианты внушали оптимизм: с тем же успехом меня могло занести в забытый рассказ, в нереализованную идею умершего автора или даже в рукописный скетч, засунутый в дальний ящик, — в Темную книжную материю.
— Какой здесь год?
— Весна тридцать второго, кэп.
— А куда мы плывем?
— Таким, как я, этого знать не полагается, кэп.
— Но что-то же должно происходить!
— О да, — произнес он более уверенно, — события тут определенно происходят!
— Какого типа события?
— Неприятные события, капитан.
Словно в ответ на это загадочное замечание кто-то выкрикнул мое имя. Я вышла на левое крыло и увидела внизу на палубе человека лет пятидесяти с небольшим в форме первого помощника. Выглядел он более или менее культурно, но как-то неуместно, как будто служба в торговом флоте служила ему поводом для бегства от домашних проблем.
— Капитан Нонетот? — обратился он ко мне.
— Типа того.
— Первый помощник Уильям Фицуильям к вашим услугам, мэм. У нас проблема с пассажирами!
— Вы не можете с ней разобраться?
— Нет, мэм, вы же капитан.
Я спустилась и обнаружила Фицуильяма у подножия трапа. Он проводил меня в отделанную панелями офицерскую кают-компанию, где нас ждали трое людей. Первый мужчина стоял с удрученным видом, упрямо сложив руки на груди. Он был в отлично сшитой черной визитке, на кончике носа поблескивало маленькое пенсне. Остальные двое, судя по всему, были мужем и женой. Женщина с нездоровым бледным лицом явно недавно плакала, и ее утешал муж, время от времени бросавший гневные взгляды на первого мужчину.
— Я очень занята, — сказала я им. — В чем дело?
— Моя фамилия Лэнгдон, — сказал женатый мужчина, ломая руки. — Моя жена Луиза страдает от синдрома Закарии и без необходимого лекарства умрет.
— Мне очень жаль это слышать, — ответила я, — но что я могу сделать?
— У этого человека есть лекарство! — выкрикнул Лэнгдон, тыча обвиняющим пальцем в мужчину в пенсне. — Однако он отказывается продать его мне!
— Это правда?
— Меня зовут доктор Блесск, — вежливо поклонился мужчина. — У меня есть лекарство, это правда, но стоит оно две тысячи гиней, а у мистера и миссис Лэнгдон только тысяча и нет возможности занять больше!
— Ну, — сказала я доктору, — думаю, с вашей стороны было бы благородным жестом снизить цену.
— Я бы и рад, — ответил доктор Блесск, — но на разработку этого лекарства я потратил все, что имел. Я подорвал здоровье и разрушил свою репутацию. Если я не окуплю расходы, то разорюсь, мое имущество будет распродано, а шестеро моих детей станут нищими. Я сочувствую беде миссис Лэнгдон, но это вопрос денег.
— Послушайте, — обратилась я к Лэнгдонам, — это не мое дело. Лекарство принадлежит доктору Блесску, и он волен распоряжаться им по своему усмотрению.
— Но лекарство нужно ей сейчас, — взмолился мистер Лэнгдон. — Без него она умрет. Вы капитан этого корабля, поэтому вам принадлежит верховная власть. Вы должны принять решение.
Я вздохнула. У меня на данный момент имелись более важные дела.