— Доктор Блесск, отдайте ему лекарство за тысячу гиней. Мистер Лэнгдон, вы отработаете остальное доктору Блесску, неважно как. Понятно?
— Но мои средства к существованию! — взвыл Блесск.
— Я ставлю неизбежную смерть миссис Лэнгдон выше вашего возможного разорения, доктор Блесск.
— Но это мало чем отличается от воровства! — возразил он, разъяренный моими словами. — Я не сделал ничего плохого — всего лишь открыл лекарство от смертельной болезни. Я заслуживаю лучшего обращения!
— Вы правы, заслуживаете. Но я не знаю ничего ни о вас, ни о Лэнгдонах. Мое решение основано только на спасении жизни. Вы меня извините?
Болдуин окликнул меня из рулевой рубки, и я взлетела по трапу.
— Что такое?
Он указывал на что-то примерно в миле от нас по правому борту. Я взяла бинокль и настроила его на отдаленный объект. Наконец-то повезло. Похоже, завихрение — так мы называли мелкие локальные возмущения в ткани написанного слова. Именно так портилась погода в Книгомирье: завихрение скоро превратится в мощный текстфун, способный с корнем вырывать слова, идеи и даже людей, а потом переносить их через пустую тьму Ничто, рано или поздно сбрасывая в отдаленные книги в нескольких жанрах от родины. Это был выход. Я раньше никогда не пробовала подъезжать на попутном текстфуне, но это не казалось таким уж сложным делом — в конце концов, у Дороти [72]не возникло особых проблем с торнадо.
— Тридцать градусов на правый борт, — велела я. — Идем на перехват текстфуна. Сколько ему, по-твоему, понадобится, чтобы добраться до нас, Болдуин?
— Двадцать минут, кэп.
Рискованно, конечно. Вихри набирают скорость, пока вращающаяся труба не вырастет до небес, заполненная мелкими частями сюжета и всем прочим, что способна засосать, а затем, под шквалом искаженного смысла, поднимается и исчезает. Больше такого шанса не представится.
— Разумно ли это, капитан? — спросил первый помощник Фицуильям, поднявшийся к нам на мостик. — Я видел подобные бури. Они могут причинить ужасный вред, а у нас сорок душ на борту, многие из них женщины и дети.
— Тогда вы можете спустить меня в спасательной шлюпке перед штормом.
— И остаться без спасательной шлюпки самим?
— Да… нет… не знаю. Фицуильям!
— Да, капитан?
— Что это за место?
— Не понимаю, о чем вы, капитан.
— Я имею в…
— Кэп, — перебил меня Болдуин, указывая вправо по борту, — там не спасательная шлюпка?
Я переключила внимание на обозначенное им пространство. Это действительно была шлюпка, а в ней вроде бы несколько человек, все обмякшие и явно без сознания. Черт. Я снова поглядела, надеясь найти подтверждение тому, что они уже мертвы, но не увидела ничего, что позволило бы сделать окончательный вывод. Я выругала себя: неужели я только что понадеялась, что они умерли?
— Вы можете подобрать их после того, как спустите меня, — сказала я. — Для них это всего лишь дополнительные сорок минут, а мне действительно надо отсюда выбираться.
Фицуильям и Болдуин переглянулись. Но тут у нас на глазах шлюпку поддело волной и перевернуло, сбросив пассажиров в море. Теперь мы видели, что они таки живы и вяло цепляются за перевернутую шлюпку. Я отдала приказ:
— Поворачивайте. Сбросить ход и остановиться для подъема выживших.
— Есть, кэп, — отозвался Болдуин, поворачивая штурвал, пока Фицуильям передавал по телеграфу команду «сбросить ход» в машинное отделение.
Я вышла на правое крыло и стала уныло наблюдать, как завихрение превращается в словошторм. За двадцать минут, ушедших на перехват лодки, вращающаяся масса сюжетного искажения поднялась, захватив с собой часть описания океана. На мгновение образовалась рваная черная дыра, но ее тут же затянуло морем, и спустя несколько мгновений все вернулось в норму. Возможно, мне следовало оставить лодку на произвол судьбы. В конце концов, Длинное Настоящее и классика важнее кучки вымышленных жертв кораблекрушения. Хотя, окажись я в той лодке сама, понятно, чего бы мне хотелось.
— Капитан!
Это был доктор Блесск.
— Не хочу ничего знать о ваших спорах с Лэнгдонами, — сказала я ему.
— Нет-нет, — ответил он в легкой панике. — Вы не можете подобрать этих несчастных!
— Почему?
— У них болезнь Скуурда.
— Что у них?
Мы прошли через рубку на левый борт, где Фицуильям руководил спасательной операцией. До шлюпки оставалось еще минимум сто ярдов. Корабль медленно двигался вперед, через борт была переброшена сеть, и несколько крепких матросов готовились подобрать жертв кораблекрушения.
— Посмотрите внимательно на уцелевших, — настойчиво попросил доктор Блесск, и я настроила бинокль на маленькую группу.
Теперь, когда они были ближе, я разглядела, что их лица покрыты отвратительными зелеными нарывами. Я опустила бинокль и посмотрела на доктора Блесска.
— Каков прогноз?
— Стопроцентно смертельно и очень заразно. Поднимите их на борт — и мы потеряем минимум двадцать процентов людей. До порта нам еще полгода, и эти несчастные умрут задолго до того, как мы сумеем оказать им какую-либо помощь.
Я потерла виски.
— Вы точно в этом уверены.
Он кивнул. Я глубоко вздохнула.
— Фицуильям!
— Да, капитан?
— Прекратить спасательную операцию.
— Что?
— Вы меня слышали. У этих людей смертельная заразная болезнь, и я не стану рисковать жизнями пассажиров, спасая несчастных, которые все равно умрут.
— Но, капитан! — запротестовал он. — Мы никогда не оставляем человека в воде!
— Мы делаем это сегодня, Фицуильям. Понимаете?
Он злобно зыркнул на меня, затем перегнулся через поручень и повторил мой приказ, позаботившись, чтобы люди узнали, от кого он исходит. Потом зашел в рубку, позвонил «полный вперед», и корабль вздрогнул, когда мы, набрав скорость, понеслись вперед.
— Зайдите внутрь, — сказал доктор Блесск.
— Нет, — ответила я, — я останусь здесь. Я не стану прятаться от людей, которых обрекла на смерть.
И я стояла и смотрела, как шлюпка и люди уплывают за корму корабля и быстро пропадают из виду в морской дали. С тяжелым сердцем я вернулась в рулевую рубку и уселась в капитанское кресло. Болдуин молчал, глядя прямо перед собой.
— Я поступила правильно, — пробормотала я, — и более того, я вообще могла бы использовать текстфун и сбежать.
— Здесь происходят всякие штуки, — прошептал Болдуин, — неприятные штуки.
Внезапно меня посетила одна мысль, и я от души понадеялась, что ошибаюсь.
— Как называется корабль?
— Корабль? — весело отозвался Болдуин. — Это пароход «Нравственная дилемма», кэп.
Я закрыла лицо ладонями и застонала. Анна Дрянквист-Дэррмо и ее гнусный муженек не шутили, когда говорили, что выбрали это место специально для меня. У меня уже изрядно расшатались нервы, и тяжкая длань вины давила все сильнее. Я провела здесь всего час, так какова же я буду через неделю или через месяц? Честно скажу, заперли меня в незавидном месте — дрейфовать в Предполагаемом океане, командуя «Нравственной дилеммой».
— Капитан?
На сей раз кок. Небрит, на белой тужурке такое количество пятен от еды, что не отличишь, где кончаются пятна и начинается ткань.
— Да? — устало откликнулась я.
— Прошу пардону, а только у нас изрядная недостача провианта.
— И?
— До порта нам еще полгода, — продолжал кок, сверяясь с засаленным листком с расчетами, — а еды для пассажиров и команды хватит только на две трети этого времени, да и то если сильно поджаться.
— О чем вы?
— О том, что все сорок человек помрут с голоду задолго до того, как мы достигнем порта.
Я поманила к себе Фицуильяма.
— Ближе порта, разумеется, нет?
— Нет, капитан. Порт Совпадение единственный.
— Так я и думала. И рыбы тоже нет?
— Не в этих водах.
— Других кораблей?
— Ни единого.
Теперь я уловила. Это и были «неприятные штуки», о которых говорил Болдуин, и разбираться с ними мне, и только мне. Корабль, море и люди в нем могли быть предполагаемыми, но они страдали и умирали так же, как все.