Он замолчал, огорченный краткостью своего выступления.
«Наверное, не успел убедить».
Молчал и Совет.
– Выгодное вложение, – негромко произнес Торгвальд, не теряя сонного вида. – Кстати, хорошая новость, Рахат. Наконец-то полезные человечеству люди будут достойно вознаграждаться.
– Что за нелепица, – громко сказал Митякис.
– Вы не видите перспектив, – холодно парировал Торгвальд. Он словно бы стряхнул с себя сонливость.
– Дело не в…
– И никогда не видели дальше собственного носа. Ну а чтобы предложить Совету что-то более близкое и весомое, скажу, что два часа назад я дал задание экономистам рассчитать эффект рекламной кампании, а та шумиха, которая вот-вот начнется, когда наши пионерские действия осветят все мировые СМИ, – это она и есть, прибыли компании возрастут в два с половиной раза. Это только долгосрочные, а в течение ближайшего года – десятикратно. Не понимаю, что здесь еще можно обсуждать. Нам представился блестящий шанс, и было бы глупо его упустить.
Торгвальд посмотрел на Митякиса и усмехнулся.
Рахат, как всегда, не вышел из здания сразу, а задержался у стойки ресепшена. И с радостью отметил, что Кармель улыбается ему намного теплее, чем Олжасу.
– До завтра, – сказал он.
– До завтра. Ты теперь герой!
– Я и вчера им был, – сказал Рахат и торопливо отошел. Торопливо от того, что, кажется, переборщил.
Он шел к гостинице и думал обо всем, что случилось за день. О битве, не менее славной, чем тогда, на берегах Амазонки. О своем новом союзнике и будущей карьере. О нажитом опасном враге и улыбке Кармель. И о том, как изменился его личный счет.
4. Superman
Приходин старательно глядел в иллюминатор. Когда из-за облаков не видно землю, это особенно скучно, но летел он впервые и хотел впечатлений. Тряхнуло неожиданно и сильно, из-под крыла ударила густая черная струя. Кто-то закричал, крик подхватили. Часто вздрагивая, будто смертельно раненный, но еще живой организм, самолет заваливался набок. В желудке вспыхнула морозная пустота. За стеклом иллюминатора стремительно поднималась стена облаков, нарастал отовсюду вибрирующий свист. Приходин увидел тугое багровое пламя, жадно охватившее турбину.
Он извернулся и отстегнул ремень. Когда самолет упадет, будет взрыв, который уничтожит все. Нужно попытаться сохранить самое ценное.
Сквозь тряску и крики Приходин пробирался к выходу. Какой-то толстяк с выпученными глазами, глядя на него, задергал суетливо замочек ремня.
Разгерметизация уже никому не повредит – экипаж и пассажиры погибнут в любом случае. Приходин знал, что умрет тоже, но еще мог спасти свою личность.
Рычаг не поддавался. Приходин наваливался и не мог упереться: самолет трясло, переворачивало. Толстяк, отстегнувшись, вывалился в проход и полз к нему. Приходин поджал ноги и повис на рычаге. Он чувствовал, как теряет вес: в салоне летали чемоданы, пакеты, стаканчики. Толстяк, оскалившись, цепляясь за кресла, за людей, подбирался все ближе. Другие тоже освобождались от ремней, вылезали из кресел. Приходин почувствовал, как рычаг туго, нехотя, но поддается. Рывками он опустил ручку полностью и ногой выдавил люк, едва успев отдернуться: в какой-то миг крышку вырвало с мясом, снесло, Приходина смял ревущий кулак морозного воздуха, отбросил в салон. Зацепившись за что-то, он устоял на ногах. Успел заметить застрявшего в проходе толстяка, тот разевал рот, широкий и круглый, как у карася: сквозь рев не услышать, но Приходин понял, что тот требует парашют.
Увернулся от подноса, затем в него швырнуло какими-то свертками, чем-то еще, что-то острое чуть не выбило глаз; отскакивая, все исчезало в проделанной им дыре, а следом за ударившим в висок планшетом и он сам, подобравшись, извернувшись, позволил всосать себя жадной пасти открытого люка.
Ударила тяжелая, как локомотив, воздушная струя, смяла, поволокла, швырнула на соседний путь, где подхватил встречный, турбулентный состав, и тащил, тащил за собой, а Приходин с ужасом ждал, когда превратившийся в наждак воздух сдерет кожу, оставив окровавленную тушу. Хорошо, не перерубило хвостовым стабилизатором, не разнесло голову, как спелый арбуз. Приходина вертело, кружило, перетирало тяжелыми жерновами, и вдруг разом все стихло: он завис в ставшем неподвижным воздухе, увязнув в нем, как муха в меду. Внизу, в разрывах далеких золотистых облаков, Приходин видел еще более далекую, игрушечную землю, а в стороне – уменьшающийся, покинутый им самолет, какой-то ненастоящий, слишком чужеродный, словно пожалели денег на спецэффекты. Убедительно выглядел только серый хвост дыма.