…Он был готов на любые лишения и испытания, могущие встретиться на дороге, указанной Демокедом. В долгом пути к вратам рая он теперь ясно видел предназначение, смысл своего никчемного земного бытия.
Под руководством Демокеда Торгвальд отправился в путь.
Великие службы стал совершать он, взваливая на себя все новые и новые тяготы: так требовал Демокед. В глазах отшельника всегда сверкало неукротимое пламя, он постоянно томился жаждой борьбы с собой, грезил укрощением духа и испытанием воли – необходимыми условиями движения в чудный сверкающий мир.
Торгвальд начал с того, что на долгое время отказался от пищи, а количество воды, выпиваемой в день, сократил до ковшика из ладоней. И если он расплескивал ее, не набирал новой. Но этого явно было недостаточно, чтобы явить во всей полноте свое желание достичь сверкающих врат рая, доказать, что он достоин другого, лучшего мира. Все, чего бы он ни совершал, казалось ему слишком малым: Демокед, искушенный в аскезе, мог много больше. «Путь к вратам рая должен изобиловать трудностями», – уверял он. И Демокед придумывал себе все новые и новые испытания.
В течение долгого времени они состязались в отказах от важных составляющих существования, от того, без чего оно становится невыносимым, невозможным, и каждый раз Демокед выходил победителем. Несомненно, он прилагал больше стараний и находился гораздо ближе к вратам рая, чем Торгвальд.
Во что бы то ни стало он должен сравняться с ним!
Он отказался от еды на больший срок, чем позволял себе Демокед, и вдобавок еще сократил количество выпиваемой воды. Теперь в день он выпивал только то ее количество, что умещалось в одной ладони.
Когда Демокед, не желая уступить, ограничил себя тем же, Торгвальд стал брать воду не из ручья – из болота, вонючую, гадкую, кишащую какими-то мелкими тварями. Демокед в ответ лишил себя тепла. В любое время и любую погоду теперь он был обнажен и не смел подолгу задерживаться в тепле. Торгвальд на это лишил себя значительной части сна – и разрешил себе для короткого отдыха только каждую третью ночь.
Демокед запретил движение – и почти все время неподвижно сидел на склоне холма. Зимой его по плечи заносило снегом.
Торгвальд отказался от речи, кроме утренней молитвы и нескольких необходимых фраз по вечерам.
Демокед избегал отдыха – а так как и движения себе не позволял, чтобы тело не было в праздности, он закидывал на плечи мешок, полный камней, и туго затягивал лямки. Теперь всегда его тело находилось в страшном, мучительном напряжении.
Торгвальд залепил смолой уши, отобрав у себя слух.
Игнатий и остальная братия с содроганием наблюдала за состязанием двух аскетов, устремившихся в рай.
По просьбе Демокеда ему сшили из кож тугой, непроницаемый для света колпак, и он закрыл им глаза.
Торгвальд, с отчаянием сознавая, что по-прежнему недостаточно усерден, лишил себя легкости дыхания. Он срезал тонкий тростниковый прут и привязал к ногам тяжелый камень. Потом он погрузился в ручей и провел на илистом дне долгое время, дыша сквозь узкую трубку. Поднимался лишь для того, чтобы срезать новую.
Со времени первых шагов прошло два мучительных года, но на третий Торгвальд, надорванный непосильной ношей, слег, и три месяца жизнь его едва тлела. Нелегко пришлось и Демокеду, но все же он оставался на ногах и продолжал продвигаться к сверкающим вратам! Поэтому, едва Торгвальд почувствовал в себе биение жизни, он вновь ступил на этот нелегкий путь. Помешал Игнатий: храм был слишком стар и обветшал, и настоятель требовал необходимой для его восстановления работы, уверяя, что она – еще одно необходимое условие пути.
Теперь ежедневно Торгвальд ходил по болотам к далекому лиственничному лесу и там до изнеможения валил могучие деревья, обрубал сучья, обтесывал, когда же падал от усталости, ползком волок бревна к храмовому холму. В день он доставлял по пять таких бревен, и, если не успевал, волок их ночью, при свете луны или зари, в кромешной тьме, в рассветном сумраке или в сиянии покрывших холм снегов.
Демокеду тоже пришлось трудиться над восстановлением храма, и Торгвальд с ликованием видел, что в этом деле непобедимый аскет ему уступает. Созидание давалось ему гораздо большим трудом, чем аскетические подвиги.
Однажды их обновленный храм посетили несколько человек из далекого цивилизованного мира, о котором до этого Торгвальд знал лишь со слов Игнатия.
– Изувер! Нет никакого рая! – смеясь, сказал Торгвальду один из них.
Имя его звучало так же скверно, как он себя вел, – Журналист. Так диковинно его прозывал Игнатий, сам человек называл себя по-другому.