Мне только кажется или действительно нанесен очередной удар в спину? Чтобы развеять сомнения, набираю номер чикагского приятеля, Хранителя. У меня есть более близкий знакомый, который живет в Нью-Йорке, но после недавнего цунами менеджмент местных офисов дышит жабрами.
847 - код Чикаго. Идут долгие гудки, чередующиеся с молчанием и потрескиванием. Сначала я думаю, что либо накрылась спутниковая связь, либо сам Чикаго уже перестал существовать, но нет, приятель берет трубку.
- Хеллоу? Доберман? - меня знают везде.
- Скажи, а твой шеф на месте? - интересуюсь я.
Мне не отвечают несколько секунд. А потом:
- Откуда ты знаешь?
Все ясно.
- Проверь остальных из Совета. И сообщи, будь добр. Мне сейчас очень некогда.
Управление нашей организацией простое. Всем руководит Совет, состоящий из представителей крупных городов. В период аномалий главным считается хозяин территории, на которой она произошла. В архивах нет ни одного упоминания ни о сепаратизме, ни о крупных конфликтах. Ученикам Хранителей объясняют это небывалой крепостью организации. Хотя, если подумать, то... но никто о таком не думает - нам учителя вбивали в голову правильные мысли неправильными методами.
Я не забываю уведомить ребят о том, что теперь командование ложится на мои широкие плечи. Выхожу из дома, раздавая приказы по телефону. Что бы ни случилось с шефом, это еще не повод остановить поиски. Я примеряю на себя невидимый генеральский мундир, но он жмет и расползается по швам. Не потому, что ребята меня не слушают, а потому, что я - калиф на час. Точнее, минут на десять, хотя об этом и не подозреваю.
Мне не станет известно о том, что моя команда уже заняла все места по расписанию, и о том, каковы шансы поймать Влада в пустынной Москве, и о том, сколько людей пораскинут мозгами и решат, что сегодняшний день настолько прекрасен, что заслуживает чести быть последним днем их жизни. Почему мне об этом не станет известно, спросите вы? Ну что же, отвечаю.
Сейчас стоит хорошая погода. Светит солнце, птички поют (точнее голуби, летающие гиены, отрывисто смеются, но не будем портить очарование момента реалистичными сравнениями). Что еще? Не успевшие эвакуироваться длинноногие девушки мимоходом разглядывают себя в лужах, а после еще усиленнее делают вид, что их таз навеки утратил чувство равновесия. Столь же редкие мужчины еще издалека цепко высматривают красавиц, а приблизившись, разочарованно хмурятся и тоже разглядывают лужи. Идет обычная жизнь наполовину разбежавшегося города.
Примерно через десять минут после того, как я покидаю здание и медленно выезжаю на проспект, возникает первый толчок. Он внезапен и силен. Но за ним следуют другие! Кажется, что великан перепутал мою машину с баскетбольным мячом и вот-вот устремится к сетке, хлопая автомобилем по дороге.
Я держусь за руль, как за спасательный круг, и краем глаза вижу, как дома вокруг быстро теряют свою высоту и накопленную за годы репутацию прочных строений. Они рассыпаются на составные части, и мелкие камни летят на крышу и капот авто, оставляя белые царапины и вмятины. Досадно - что-то мне подсказывает, что автомастерскую уже не найти.
Пытаюсь выехать на середину дороги, Земляной вал - широкая улица, посередине безопасней. Машина поддерживает мой порыв, разгоняется, но огромный камень пробивает черный металл и врезается прямо в двигатель. Меня заносит так, что влетаю правым боком в железобетонный блок, лежащий на краю дороги. Стальная 'шпала' пронзает машину через боковое заднее стекло и я становлюсь похожим на наездника бабочки, пришпиленной к листу бумаги.
Кое-как открываю дверь покореженного авто и выхожу. Очередной толчок бросает меня на землю. Однако Первый Дом не шутит! Ему не дают покоя лавры землетрясения в Алма-Ате 1911 года, он явно идет на рекорд.
Прячусь за машиной и жду, пока стихнет град камней. Мне жаль, что я не йог, который может не дышать, не пить, не есть, не шевелиться, не мыслить и при этом себя неплохо чувствовать. Или не труженик средневековых каменоломен, способный прожить целых шесть месяцев после начала знакомства с каменной пылью. Мне не протянуть и пяти минут.
К счастью, в багажнике машины есть противогаз. Натягиваю его и лупоглазо взираю на мир. Уже нет обилия красок. Сквозь серую пелену видны обломки зданий. Разве может быть в Москве прямая видимость хотя бы в километр? Ведь везде дома. Но зато теперь их нет. Смотри сколько хочешь в любом направлении. Когда осядет пыль, то из центра Москвы можно увидеть все Подмосковье, никуда не поднимаясь.
Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем толчки прекращаются. Я встаю на ноги. Кто бы мог подумать, что этот город состоял из одной пыли! Двигаюсь почти наощупь. Не видно даже дыма пожаров.
Проверяю телефон. Он умолк. Ностальгия (она развивается стремительно в век быстрых высоких технологий) заставляет меня вывести на дисплей карту Москвы. Смотрю на улицы, переулки, дома, площади - ничего этого уже нет. Нахожу свое местоположение: я не успел отъехать далеко от Казенного. И тут мой взгляд ловит желтый крест. Это - один из знаков, срисованных с карты Влада. Крест совсем близко.
Любопытство мучает меня, как жажда безголового верблюда. Автоматически отряхиваю куртку и пытаюсь сориентироваться, куда идти. Нужно просто пересечь Земляной Вал и - рукой подать. Что ж, обхожу машину и решительно шагаю к обозначенному месту, перепрыгивая через камни. Впереди лишь два квартала руин. Видимость уже лучше - теперь заметны даже отблески огня. Горит все, что состоит не из пыли, чтобы тоже превратиться в пыль.
Я почти у цели. Пытаюсь высмотреть прямо по курсу хоть что-то и спотыкаюсь о железную пластину. На ней надпись 'Московский государственный университет инженерной экологии'. Вот это повезло ребятам. Вокруг - неисчерпаемое поле деятельности. Изучай хоть до конца жизни.
За руинами универа красноватая дымка. Подхожу туда и - надо же! - там пруд. Для формалистов, верящих, что пруд всегда искусственного происхождения, назовем его озером. Оно кипит, дымится и вообще ведет себя весело.
Я стою на самом берегу, мелкие камни сыпятся из-под моих ног прямо в лаву. Вот это и есть желтый крест. Разлом метров двадцать на пять. Сколько таких разломов сейчас в Москве? Скажу точно - пятьдесят шесть по числу крестов. Полный п-ц.
Мне хочется верить в судьбу. Она не зря подбрасывает загадки и отгадки. Если это озеро не подходит для ритуала, то я - разноцветный конь. Теперь мне снова кажется, что концерт можно отыграть назад. Я даже мысленно настраиваюсь на победу (как всякий выживший водитель протараненной глыбой машины, не могу долго быть в депресняке). С ритуалом все просто: либо он успешен, тогда я оказываюсь в Первом Доме, либо не успешен, тогда мне место в лаве. Вопрос лишь в том, хватит ли у меня дурости туда прыгнуть.
Это - философский вопрос. Размышляя над ним, я хожу кругами по камням, разыскивая хоть какую-то дверь (если помните, она нужна для ритуала). Мне попадаются бетонные блоки, бесформенные деревяшки, даже нечто, напоминающее оконную раму, но двери нет. Это кажется несправедливым. Ведь одно к одному: если подумать, то во всем случившемся есть закономерность. Сначала нас предает коллега, затем мы терпим поражение за поражением (что очень редко происходило раньше), наше руководство исчезает в самый ответственный момент, но тут, когда уже полагаю, что все пропало, рядом со мной появляется озеро 'жидкого огня'. Если Первый Дом решил дать мне шанс, то где же дверь? Все остальное для ритуала у меня с собой.
На втором круге голова просветляется. Я ищу то, что находится буквально в паре кварталов. У моей машины тоже есть двери. В Манускрипте ничего не сказано о том, что нужно использовать исключительно двери домов (вот как размышляют люди, ставшие на скользкий путь жульничества).
Что же, иду обратно к авто. Машина издалека напоминает пронзенного стрелой дракона. Я могучим ударом выбиваю водительскую дверь. Это проще, чем кажется. Помню, однажды на моих глазах раззява-водитель распахнул дверь спортивной машины перед несущимся на велосипеде качком. Пострадали трое - дверь, велосипед и раззява-водитель. Почему последний? У кого есть воображение, тот поймет.