Выходит, это не огонь. Что же это тогда — Грил не мог понять. Но если не горячее, значит, не огонь.
Осторожно, не шевелясь, он "дотянулся" до замершего в темноте Х'ссига.
Брат по разуму притаился у второй металлической балки недалеко от разведчика. Грил мыслью коснулся его и почувствовал, как тот вздрогнул в ответ. Они обменялись догадками и ощущениями.
Х'ссиг тоже боялся. У большой охотничьей крысы не было глаз, но чуткий звериный нюх улавливал незнакомый запах. А с помощью острого слуха животного Грил узнал, что огонь, который не был огнем, издает непонятные звуки.
Пришло время открыть глаза. На этот раз не спеша. Щурясь.
Дыры, которые "прожег" огонь в его зрении, были на месте, но побледнели. И сияние пламени, пляшущее на стене, вполне можно стерпеть, если не смотреть прямо на него.
По отступать нельзя. Он разведчик. У него есть долг.
Грил вновь "коснулся" Х'ссига. Зверь был при нем с самого рождения. И никогда не подводил. Не подведет и сейчас. У крысы нет глаз, которым мог бы навредить огонь, но уши и нос расскажут Грилу все необходимое о том, что творится за поворотом.
Х'ссиг почуял команду и осторожно пополз вперед.
— Сокровищница!
Голос Чиффонетто охрип от восторга. Густой слой защитной мази, покрывающий его физиономию, не способен был скрыть довольную ухмылку.
На лице Фон дер Штадта читалось сомнение. Куда там. Весь он буквально излучал недоверие. Оба были в одинаковых блеклых, серых комбинезонах из тяжелого металлического волокна. Фон дер Штадт обладал уникальной способностью выражать глубочайшее сомнение, оставаясь при этом абсолютно неподвижным и не прибегая к помощи мимики.
А когда он двигался или говорил, то лишь усиливал впечатление этого. Как сейчас.
— Где-то есть, согласен, — отозвался он.
Достаточно, чтобы рассердить Чиффонетто. Тот сдвинул брови, поглядев на массивного спутника.
— Да нет, я имею в виду это. — Мощный луч его фонаря разрезал гущу мрака, скользя вверх-вниз по заржавевшим стальным опорам, идущим от платформы до самого потолка. — Только взгляните.
Фон дер Штадт взглянул. С сомнением.
— Вижу. Ну и где же ваши сокровища?
Луч продолжал ощупывать металлические колонны.
— Это и есть сокровища, — ответил Чиффонетто. — Это место — важнейшая историческая находка. Оно достойно изучения. Я говорил.
— И что же такого важного в стальных балках? — Фон дер Штадт пустил луч собственного фонаря на одну из опор.
— Хотя бы степень сохранности. — Чиффонетто подошел ближе. — На поверхности один радиоактивный шлак, до сих пор. Но здесь, под землей, хранятся удивительные артефакты. С их помощью мы гораздо лучше поймем, какой была цивилизация до катастрофы.
— Мы и так знаем, какой она была, — возразил Фон дер Штадт. — Пленки, книги, фильмы… Информации с избытком. Война ведь Луны не коснулась.
— Да, да, но это другое. Это сама реальность. — Чиффонетто любовно провел облаченной в перчатку рукой по стальной колонне. — Посмотрите-ка.
Фон дер Штадт приблизился.
На опоре было что-то выцарапано. Не слишком глубокие линии все же поддавались чтению.
Чиффонетто вновь заулыбался. Фон дер Штадт всем видом выражал сомнение.
— "Родни любит Ванду", — прочел он и покачал головой. — Черт бы вас побрал, Клифф. Такое вы увидите в любом общественном сортире Луна-Сити.
Чиффонетго закатил глаза.
— Даже обнаружив древнейшие наскальные рисунки, Фон дер Штадт заявит, что это всего лишь низкого пошиба изображения быка.
Свободной рукой он хлопнул по надписи.
— Как вы не понимаете?! Это древность. История. Остатки цивилизации, которую постигла катастрофа добрые пятьсот лет назад!
Фон дер Штадт хранил молчание и всем видом выражал сомнение. Луч его фонаря блуждал по стенам.
— Если уж за этим мы сюда пришли, то вот вам еще. — Он посветил на колонну в нескольких футах впереди.
Лучи соприкоснулись, и Чиффонетто с улыбкой прочел надпись:
— "Покайся, или обречен". — Он усмехнулся. — Речи пророков начертаны на стенах подземки, — добавил он задумчиво.
Фон дер Штадт насупился:
— С приветом пророки в таком случае. И религия им под стать.
— Господь милосердный, — пророкотал Чиффонетто. — Не воспринимайте же вы все так буквально! Я лишь цитировал! Это слова Саймона[5], поэта середины двадцатого столетия. До всемирного несчастья оставалось лет пятьдесят, когда он это написал.
Фон дер Штадт, похоже, не проникся. Раздраженный, он пошел прочь, и луч его фонаря заскакал без цели по чернеющим руинам древней станции метро.