Augere(глагол) — увеличивать, или быть возвеличенным богами.
А происхождение самого Augusta— спорно. Или auctus увеличение (благ). Или: avium gestus gustusve— полет, кормление птиц, по которым гадали эти жрецы.
Может, историки осудят меня за упрощение и схематизацию, но кажется, что судьба Августа (принцепса), это: три развилки, три точки жизни, когда ему пришлось мучительно гадать, выбирать.
Первое гадание. Смерть Цезаря. Убийц его Рим носит на руках. Денежную часть наследства Цезаря прибрал Марк Антоний. Усыновленный восемнадцатилетний юноша решает биться за наследство, и, получается шире — за наследие. И он идет наперекор только что восстановленной республике.
Второе гадание. Три войны позади. Он — член Второго Триумвирата, вступает с Лепидом и Антонием в Рим. Он дольше всех противился проскрипциям (массовым казням), но когда дело решилось, повел их беспощаднее всех, так что идущие на казнь приветствовали Антония, но проклинали Августа.
Тут думаю, со Сталиным аналогия. Зиновьев с Троцким начали террор раньше Сталина, но проводили его как бы артистически, кривляясь на митингах, то расстреливая заложников тысячами, то милуя. Короче, самовыражались. В то время Сталин, «кремлевский клерк», просто присматривался к стране, к людям, общественным слоям. Прикидывал нужность/ вредность их в будущей империи. Далее известно…
Третье гадание. Антоний с Клеопатрой мертвы. Столетняя гражданская война окончена. Восстанавливать республику? А ничего другого в Риме пока и не было. Цезарь, как и Сулла — «работал по временной схеме». Или попытаться создать что-то новое? Этот диспут с участием Мецената и упоминавшегося Агриппы историки воспроизводят как эпохальный спор, вкладывая в уста оппонентов все мыслимые доводы pro et contra республики. Тогда и был сделан выбор. С этого года, 31-го до христианской эры, римляне считают период империи, (сначала называвшейся Принципатом).
Его месяцем хотели сделать сентябрь, месяц его рождения, но вышло все опять глубже и многозначительней. «Августом», следующим за июлем — месяцем отца, стал месяц его первого консульства, и, оказалось — месяц его смерти.
О происхождении его имени здесь и говорилось, чтоб обратить внимание к следующему. Август гадал свою судьбу, боролся за нее, но получается, и сама история как бы гадала по Августу, как авгуры по поведению птиц.
Лучший из августовых поэтов, Вергилий, напишет, среди прочего IV Эклогу, обратившую в христианство, как утверждают, сонмы образованных язычников:
Век обновленья ждет: Мир первых дней и правда — у порога, И новый отрок близится с высот.
Предсказавший, что Дева родит Чудесного Младенца, Вергилий (пророком в библейском смысле его, язычника, назвать нельзя), в Средние века почитался за некоего… литературного Предтечу. Хотя нашлись историки «пригасившие» многозначительность этой Эклоги. Подобно тем нашим злорадникам, что развенчивали римский культ, отыскали и отрока, которому посвящено стихотворение: оказалось, действительно, был такой Вергилиев друг — Азиний Поллион, «…у которого родился сын и т. д.». Но ведь не менее реальны и те сонмы прочитавших Вергилия и крестившихся — то есть, по христианскому определению: спасенных. Спасенных, получается, благодаря его Эклоге…
Светоний в знаменитом жизнеописании сообщает о последних часах Августа: «…он спрашивал, нет ли в городе беспорядков из-за него. Попросив зеркало, он велел причесать ему волосы и поправить отвисшую челюсть. Вошедших друзей он спросил, как им кажется, хорошо ли он сыграл комедию жизни? И произнес знаменитые заключительные слова:
Напутствием — куда? И что означает эта озабоченность в последние минуты? Порядок в городе, прическа…
Иисусу в это время — около 14 лет. До начала Его служения, до «явления Его народу» еще долгие годы. Однако Он уже совершил два упомянутых в Евангелиях путешествия по империи. Одно — грудным младенцем. Тревожное бегство в личную провинциюАвгуста — Египет. Именно с Августа и до скончания Римской империи Египет был личной «вотчиной» императоров, вне всех будущих переделов провинций с Сенатом. Получается, младенцем Иисус был «в гостях» у Августа.
Далее, до возраста служения, до тридцати лет — покрывало тайны. За одним только исключением. Путешествие с родителями в Иерусалим на Пасху. Тут картина уже другая — полное умиротворение. Родители, возвращающиеся в праздничной толпе, хватились Его лишь «…прошедши же дневной путь». Вот, кажется мне — неожиданное, но удивительно верное свидетельство порядка, «уровня криминогенности» в тогдашней римской провинции. Родители вернулись и нашли Его в Храме, тихо беседующего с раввинами.