– Нет. – Уронив челюсть, проговаривает Ромыч, одутловатым взглядом смотря на бродягу, и не пойми он за кого себя выдающего. Где он так принципиально на него смотрит своим немигающим и очень красноречивым взглядом, – что-то я не очень в это верю, а если проверю? – что Ромыч, не поспевая за своими рефлексами и мышечной памятью, хлопает руками по карманам костюма и, пожав плечами, как бы удостоверивает этого грозного и явно, скорого на расплату типа, позволь ты ему только соврать.
А бродяга и сам не понимает, что с ним сейчас происходит, и он остановиться не может, продолжая наседать на этих громил, а в частности на Ромыча, как он понял, слабое звено в этой жёсткой связке.
– А чем тогда время убиваете, когда ждать приходится? – уж очень охренеть можно, вот так многосложно задаётся вопросом бродяга, однозначно не осознавая опасности для себя и возможных последствий из этих своих дерзких слов. Где громилы только на первом этапе его внезапного вмешательства в их разговор были сбиты с толку и сразу не смогли найтись, чем ему ответить, тогда как сейчас, они, придя в себя, чтобы не тратить лишних слов и время на объяснения ему, как они умеют убивать время, возьмут и хватятся его своей стальной хваткой. И пока один придерживает его голову, другой будет кулаком забивать его в землю.
Но что-то в Ромыче сейчас буксует так ответить этому типу, и он вместо того, чтобы вбить в самое себя ни хочу бродягу, даёт ему словесный ответ. – Семки луцкаем. – На что следует совсем уже запредельный ответ бродяги. – Буду. – Говорит он и протягивает руку. На которую заворожённо смотрят Валентин с Ромычем, после чего Ромыч рукой лезет в карман за семками и наполняет протянутую руку бродяги семечками с верхом. Тот же критическим взглядом посмотрел на эти щедроты неосознанного малодушия Ромыча в своей руке, да и решил проверить на зуб, насколько Ромыч чистосердечен.
А то вполне может быть, что это он с виду только такой щедрый, – вон сколько семечек для него, постороннего человека, не пожалел, – тогда как за всем этим стоит не широта его души, а просто семечки пережаренные и не вкусные. Вот он и ищет только повод, как бы от них с достатком для себя избавиться (а выбросить под ноги, у него, скупердяя из скупердяев, рука в карман не засовывается). А тут как раз такой удобный случай подвалил в виде бродяги. И как им не воспользоваться (вот он и воспользовался). Так что ещё никак не ясно, кто кого тут должен благодарить.
И вот это сейчас и решил выяснить бродяга, потянувшись пальцами свободной руки к семечкам, насыпанным Ромычем в другую его руку. И тут бродяга так эффектно проводит свои параллели между своими доразумениями насчёт злонамеренной сущности Ромыча и семечками в своей руке, где сейчас будет решаться вопрос очевидности с Ромычем, что Ромыч и Валентин, завороженные всей этой смысловой подоплёкой, не могут отвести своих глаз от руки бродяги, тянущейся за семечкой.
И по Ромычу видно, какое он испытывает беспокойство за верный выбор семечки бродягой, который решил действовать не наобум, а дать шанс Ромычу выкрутиться из этой запутанной для себя ситуации. И теперь взгляд бродяги разрывался в своём выборе между поджаристой семечкой, так внешне выражающей дисциплинированность в деле готовности для своего употребления, и крупноразмерной семечкой, бравшей тебя визуально.
– Ладно, пускай она. – Бродяга останавливает свой выбор на поджаристой семечке, крепко так её берёт в пальцы рук и под взглядами Ромыча и Валентина закидывает её себе в рот. Там он её расщёлкивает, сплёвывает кошурки от семечки прямиком перед собой, и все тут, и он в том числе, ждут от него итогового дегустационного решения.
– Пойдёт. С такими семечками обязательно дождёшься того, чего ждёшь. – К внутреннему выдоху облегчения Ромыча говорит бродяга, и вперёд за второй семечкой. Когда же она оказывается у него в рту, то он, искоса посмотрев на Ромыча, как бы за между делом спрашивает его. – И кого ждём?
И вот тут-то, когда казалось ничто не предвещает бури, разговор в одно мгновение, с вмешательством Валентина, принимает другой оборот. – Тебя … – вдруг берёт слово Валентин, осевшим в хриплости голосом, отчего и возникла вот эта тяжёлая пауза между первым им сказанным словом и дальнейшим пояснением его применения в данном, пока что неизвестном значении. А так как употреблённое им в самом начале слово можно было интерпретировать как кому будет угодно, и оно вполне этим чаяниям отвечало, то бродяга вдруг струхнул, сделав свои прямолинейные параллели между своим вопросом и этим ответом наиболее сурового громилы. Кого уж точно не сдвинешь со своей мысли, и сейчас он начнёт ему крепко так, чтобы он не вырвался, объяснять, какого хрена они его тут заждались.