И Клава, понимая всю важность этого момента, прежде чем предпринять последнюю решительную атаку и, потянувшись рукой, нажать выключатель, решает сделать рекогносцировку лежащей перед ней в темноте гостиной. Где в любом месте может затаиться её предполагаемый противник, так же как и она понимающий важность этого стратегического места. Так что от него можно ожидать любой каверзы и провокации. Например… Да с тем же выключателем. Где проводки в нём будут перерезаны, и как Клава на него не нажимай, он не подаст тока до светильника, в котором для подстраховки запросто могут быть выкручены лампочки. Так что у Клавы и шансов никаких не будет зажечь здесь свет.
Но Клаву отчего-то всё это нисколько не страшило, а её больше всего и так просто пугала встреча с кем-то тем, кого она и встретить никогда бы себе в самом страшном сне не пожелала, а он вот он, в любимом кресле её Тезки сидит, и нисколько в своём жутком хладнокровии не волнуется о том, что его немедленно тут попросят не скалиться зубами, и кто вам ещё тут позволил передвигать не ваше замечу кресло, в центр гостиной.
А эта, неизвестной субстанции оформленность в виде тёмного человека с хищных оскалом, никак не реагирует на эти полновесные замечания Клавы. А он перекидывает ногу на ногу (он по-другому не может сидеть в незваных гостях за полночь), ещё шире ухмыляется, и так, как будто и должно быть, заявляет: «Тёзка», и пристально начинает наблюдать за ответной реакцией Клавы. Кто в своём праве, верить или не верить ему на слово.
А Клава, вот нисколько такого ответа от него не ожидавшая, – она что угодно от него ожидала услышать (а мне не нужно для этого разрешения от кого бы то ни было, я сам за себя решаю, где мне удобнее быть и сидеть), но только не этого, – от такой невероятной, честно неожиданности, выпадает в осадок и чуть-чуть в истерику сердца, нервно дёрнувшегося, когда оно услышало столь для себя родное и близкое имя. И, конечно, она и сказать в ответ ничего не может, потеряв дар речи.
А этот, состоящий из одной наглости и самонадеянности тип, на всё это в Клаве и рассчитывал. И он, как очень расчётливый человек, примерно знает, через какое время в себя придёт Клава и сможет рассудительно размыслить над всем сейчас происходящим. И этого времени ему достаточно, чтобы уложиться в свою программу действий по отношению к этой, как она себя неблагоразумно ведёт, до чего же строптивой Клаве.
И тёмный незнакомец, в ком Клава подозревает того самого тёмного короля, кто по предсказанию должен был ею встретиться, а он значит, её сам навестил, в одно мгновение, как отрезало, меняется в лице, – оно теперь сконцентрировано на некой мысли, – и поднявшись с кресла, подходит к Клаве. Здесь он в неё вглядывается и вновь расплывается в своей отвратительной ухмылке. – Вы всё-таки иногда проявляете благоразумие. – Говорит тёмный король. – И вы мне поверили. – Добавляет тёмный король и в задумчивости замирает на месте. Но только совсем на чуть-чуть. Которое сменяется поворотом его головы в сторону кресла Тёзки, глядя на которое он говорит. – Знаете, глаза никогда не врут. – Здесь он поворачивается к Клаве, и, посмотрев на неё в упор, спрашивает. – И знаете, что я по вашим глазам увидел?
– Знаю! – вдруг вскричала Клава, осветив гостиную и себя включённым светом. Когда же Клава открыла свои глаза, зажмурившиеся от такой яркой вспышки света, и с дрожью в сердце посмотрела перед собой, в гостиную, то там она никого не обнаружила. И кресло Тёзки было пусто. На чём можно было успокоиться, и Клава было собралась это сделать, начав отворачивать в сторону от кресла Тёзки голову, как в этот момент её прямо в землю вбило осознание того, что кресло-то стоит не там, где оно обычно стоит, а как раз в центре гостиной, где оно ей и представилось в … «А может и не представилось. – Клава чуть назад одёрнулась в испуге, и давай смотреть по сторонам, в поиске затаившегося тёмного короля». Но ни там, за занавесками, ни там, за другим креслом, вроде как никого не видно, а вот подойти туда и проверить, Клава осторожничает так спешить.
К тому же она наталкивается на мысль о том, что за этой перестановкой мебели, быть может, Иван Павлович стоял, а затем в своё удобство переставив кресло (да и надо как-то дать знать Клаве, что я здесь был), присел в него (он с его позиции посмотрит на себя и окружающий мир, ну и то, что в себя втянет Иван Павлович из остатков былой славы Тёзка на этом кресле, какая-никакая, а информационная единица), и как Шерлок Холмс в своё телевизионное время, не спеша, в полном расслаблении, попытался понять, что же за человек такой этот Тёзка. Кто без всякого сожаления и жалости к своей молодой супруге, берёт и оставляет её в полном одиночестве и неведении на свой разумный счёт (версию с его помешательством оставляем на последок, когда уже и объяснить его эти чрезмерные для воспитанного человека поступки уже никак с разумной подоплёкой нельзя будет; даём последний шанс ему себя оправдать).