– Только не забывай, что у меня везде есть глаза и уши.
И как бы Клава не хотела забыть всё то, что не хотела бы Леонелла, чтобы она забыла, то ей об этом буквально скоро напомнили, когда она, так уж было заведено женским составом сотрудниц этого филиала компании, после посещения кабинета Леонеллы (а Клава, об этой традиции нисколько не зная, ей последовала), отправилась не на своё рабочее место, а в туалет, чтобы там привести себя и своё лицо, хоть и в трогательное, но всё же спокойствие, смыв холодной водой с лица всю разгорячённость и всё то, что потекло на её глазах.
Ну а так как женский туалет, а ещё его совсем не зря и по своему знаково называют уборной, – туда можно убраться с глаз долой от начальства, с глаз долой всю эту усталость и туш, и ещё много чего убирайся вон, – находился, как и полагается, не в прямой видимости рабочего места (чтобы тебя туда слишком не тянуло отвлечься от своих прямых обязанностей), а ни далеко, ни близко, а в своей расчётной удалённости от рабочего места офисного труженика, – с дальней от главного входа в офис стороны, по коридору налево, затем лестничный пролёт вниз, и ты на месте, – то Клаве пришлось затратить некоторое время, чтобы добраться хотя бы до коридорного ответвления, ведущего к прямой видимости своего пункта назначения.
И вот она, спускаясь с лестничного пролёта, только буквально вступила ногой на пол этого коридорного ответвления, как вдруг и тут же она натыкается на смех вначале, а уж затем чуть вдали на компанию, состоящую из двух людей. А зная то, в каком развинченном и разориентированном состоянии находилась сейчас Клава, не трудно догадаться о её реакции на этот смех. Который и при обычных обстоятельствах может выбить почву из-под ног не слишком уверенных в себе девушек, кого одним только намёком на какой-нибудь, самый мизерный недостаток в ней и её внешнем виде, можно легко смутить, а тут такое дело и такой прямо смех.
Так что то, что она одёрнулась ногой и не стала вступать на пол, пока не выяснит для себя, что несёт в себе этот смех, и если в нём намёк на опасность в её сторону, было нормальной реакцией. И Клава с желанием и необходимостью немедленно всё это выяснить для себя, смотрит туда, откуда до неё донёсся смех, и вид двух спин вроде как успокаивает (это не над ней смеются), и она может идти дальше.
Но как только она делает этот, неожиданно оказавшийся столь сложным до невозможности шаг, как одна из спин оборачивается к ней своей спиной, лицом человека, кому она принадлежит, то ею и выясняется, кто за этой спиной стоит – это Гаврила, по служебным обязанностям числящийся, не то менеджером чего-то там, не то брокером (он всегда участвует во всяких сделках и любит присовокупить свою важность жаргонистым словцом), и как его уже изучила Клава, то испытывающий неизменную потребность во внимании к собственной персоне, в особенности со стороны женской части коллектива.
Ну а с кем он совместно здесь стоял и разделял коридорное пространство, то это, и даже не нужно по-другому думать, Харитон, участник, а если точней, то одно из звеньев их общего коллективного разума, который у него с Харитоном один на двоих. И вот Клава, зная то, что от них мало что хорошего можно ожидать при встрече, ничего хорошего и не ожидает от того, что они явно не зря (Леонелла!) здесь оказались, и её, всего вероятней, даже не ожидают, а поджидают. А вот для чего? То тут один только вариант – убедить Клаву в чём-то своём.
А этого Клава совсем не хочет, но и повернуть она, уже поздно, не может, когда её в четыре глаза заметили и теперь внимательно на неё смотрят, и ждут, что она дальше предпримет.
И Клава, понимая, что всякая задержка только усложнит ситуацию, вступает с лестницы на пол, и, пытаясь удержать равновесие, которое пытаются сбить эти направленные на неё взгляды Харитона и Гаврилы, где последний ещё многозначительно лыбиться, а это ещё больше сбивает с хода, начинает свой ход в сторону туалета.
Ну а Гаврила с Харитоном по местным меркам большие мастера в деле создания интриги и проблемы на ровном месте, которому как раз очень соответствует этот коридор, по которому начала своё движение Клава, и они не будут молча стоять, с пристрастием приглядываясь к каждому движению души Клавы, а не только её ног, а они обязательно в ней что-нибудь такое заметят и подчеркнут, даже если этого и нет в помине, и тем самым попытаются сбить её вначале со своего придыхания (они уверены, что она не может спокойно дышать, когда они рядом находятся и так к ней внимательны; что есть горькая правда), а уже затем со своего хода. Где при самом удачном для них стечении обстоятельств, она спотыкнётся или запнётся об свою же ногу, и кувырком полетит встречаться носом с полом, а лучше с выскочившей из под своей подвернувшейся ноги туфлёй.