– Я после того случая страшусь занимать эту кабинку. – Очень тревожно для себя и получается, что и для Клавы, принявшейся озираться по сторонам, ища здесь какой-то подвох, говорит вторая болтушка.
– И я тоже. – Час от часу не легче Клаве от таких признаний уже со стороны первой болтушки. – Да что с этой кабинкой не так?! – начинает крепко про себя нервничать Клава, не без оснований подозревая, что тут дело совсем не в неработающем смыве. Но тогда в чём?
Но ответ на этой первостепенной для Клавы важности вопрос не звучит, и она, можно сказать, находится вся на нервах.
– А как думаешь, – звучит голос второй болтушки, – кто всё-таки тогда там находился? – с такой страшной для Клавы многозначительностью задаётся вопросом вторая болтушка, что Клава, не долго думая, но при этом соблюдая тишину и конспирацию, закрывает крышку унитаза, и для контроля за тем, кто там внутри однозначно сидит и сейчас может вылезти, всем своим весом наваливается на неё. И это ей совершенно не кажется глупостью.
Ведь когда о таких, за пределами здравого смысла вещах говорят совершенно незаинтересованные, живущие, как бог на душу положит люди, то очень сложно не поверить в то, о чём они тут уверяют. К тому же определённо глупо не беспокоиться о своей безопасности, хоть немного не подстраховавшись. А то, что в трубах канализации, бывает, что заводятся всякие жуткие гады, а потом они раз и неожиданно вылезают из унитазов и прямо тебе в то место, на котором ты на нём сидел, ничего такого не подозревая, то это что ни на есть реальность и обыденность жизни сантехников, борющихся не только с засорами в трубах, но и со всякими гадами, кого новые хозяева жизни спустили в унитаз вместе с наркотой, когда к ним неожиданно нагрянули правоохранительные органы.
Ну а спущенные в унитаз гады, нажравшись всей этой наркоты, сумели не просто выжить, а они мутировали в ещё больше и жутче страшных монстров, и начали плодиться и распространяться в этой своей новой среде обитания. А затем собой пугать ни в чём не виноватых девушек. В общем, зевать никак нельзя, находясь вот в такой кабинке, сидя верхом на унитазе.
– Мне кажется, – берёт слово первая болтушка, – но я в этом не уверена. Это ведьма. – Добавляет первая болтушка, прямо вдавливая в себя и под себя Клаву, непроизвольно и несколько невоспитанно ахнувшую тут же про себя. – Ёп ты! – А затем уже как надо: «Мама дорогая!». И на этом бы Клаве поставить точку и рвануть отсюда поскорей, но её как будто что-то тут держит, и она пошевелиться ногами не может. Они как будто одеревенели и не дают ей подняться с места. И ей приходится сидеть и слушать, что там ещё такого жуткого скажут из-за двери. А там только рады в этом плане стараться.
– Может быть. – Задумчиво говорит вторая болтушка, затем следует небольшая пауза и звучит перенаправивший все мысли Клавы вопрос.
– А ты, куда девала вручённую тебе записку? – вдруг спросила свою подругу вторая болтушка.
– Да чушь какая-то. Выкинула я её. – Говорит первая болтушка.
– А я свою оставила. – Говорит вторая болтушка.
– И зачем она тебе? – спрашивает первая болтушка.
– Ну, не знаю. Может, пригодится.
– Не пригодится. – Категорична в ответ первая болтушка. Вторая болтушка не стала спорить со своей подругой, зная, насколько та упёрта в своём не всегда и чаще чем можно это подумать, неверном мнении, а перевела разговор на кабинку, где сидела Клава.
– А может…– многозначительно недоговаривает для Клавы вторая болтушка, заставляя её напрячь все свои мысленные извилины и слух. А вот для первой болтушки эта недоговорённость своей подруги не представляет никакой загадки, и она согласно в ответ кивает, и прижав пальцем рот, тихо вступает вслед за своей подругой, выдвинувшейся в сторону знаковой кабинки, где сейчас находилась Клава, чуть ли не прижав свою голову, ушами вперёд, к двери кабинки. Откуда теперь не раздаётся ни слова, ни шума, а хлопанья дверьми об косяк она не слышала, что говорит о том, что никто отсюда не выходил, и это всё заставляет задаться вопросом: «Что там такое сейчас происходит, раз всё в одно мгновение затихло?».
И Клава со всем вот таким вопросительным недоумением в лице сидит сейчас, прижавшись ухом к дверке кабинки, и пытается своим ушным эхолотом обнаружить там, за дверью, хоть какие-то признаки жизни. – Да что здесь, в самом деле, происходит?! – задаётся про себя в недоумении вопросом Клава. – Они что, испарились? – задаётся вопросом Клава, и вдруг икрой ноги чувствует некое шорканье об неё чего-то.