– И как вам видится ваше будущее? – очень и очень неоднозначно звучит вопрос этого господина, высокопоставленного жизнью и сейчас буквально над журналистом.
– Туманно. – Не может соврать в ответ журналист маленького роста.
– Согласен. – Смягчается этот высокопоставленный чиновник, человек хоть и грубый, и отчасти нетерпимый к тем, кто пытается с ним спорить, но со своей справедливостью. – Но сам понимаешь, что у тебя и выхода уже нет другого, как связать свою будущую жизнь с моей когда-то, а отныне с твоей по гроб жизни супругой. – А вот на что тут намекает этот высокопоставленный чиновник, совершенно не понимает журналист маленького роста, если хотите знать, яростный противник всяких вот таких отношений, завязанных на собственном ограничении. Правда, он сейчас находится не в том положении, чтобы быть столь далёким от понимания того, что его будет ждать в случае того, если он всё это скажет вслух этому нервному господину, за спиной которого стоит, и только такого недопонимания от него ждёт, не дождётся, человек со зверским лицом и такими же на его счёт намерениями.
И как только он попытается аргументированно, со своими обоснованиями выразить сомнение в этом шаге: «Сдаётся мне, что это преждевременно. Да и согласится ли ваша супруга переехать в мою халупу», то не успеет этот высокопоставленный чиновник его заверить: «Не сомневайтесь даже, она согласится, когда выпишется из больницы», как человек со зверским лицом без спросу вмешивается в их конфиденциального характера разговор и давай пробовать на крепость его рёбра носком ботинка.
И вот чтобы всего этого избежать, и спешат эти так предупреждённые журналисты, кто шёл к Вердикту за новостями, а получил для себя целое событие, которое и не скрыть в себе, когда так нервно в спешке собираешься с вещами в своём кабинете. А люди работающие редакции, если в чём-то и схожи, так это в том, что их всех роднит между собой: характерной для их общей профессии наблюдательностью не за собой (может они и работают вместе по причине такой своей занимательной рассеянности, чтобы замечать друг за другом то, что сами за собой не могут заметить). Так что такое странное поведение их коллег не может пройти мимо них незамеченным. И хотя у них не принято интересоваться у коллег, что их так встревожило, – этот интерес может интерпретирован как вмешательство в журналистскую работу, – всё же на этот раз в лицах журналистов проскальзывала крайне близкая им заинтересованность.
– И что такого стряслось, – попрыгав на месте, типа давая понять этим бестолковым сотрудникам, что вопрос с землетрясением на данный момент не актуален, обращается к ним с ухмылкой редактор газеты, Альтернатив Каутский, – что вас так развинтило?
А вот журналистам, судя по всему, не до смеха, и они чуть ли не в один голос заявляют, что им нужен краткосрочный и прямо сейчас отпуск. У нас заболел один из чёртовых родственников. Что удивительно слышать, и не верит им Каутский, у которого тоже есть чёртовы родственники, и они тоже часто бывает, что срывают все его планы, но не так ведь одновременно. – Давайте парни без всякой балды, – многозначительно так упоминая классиков, знающих тех людей из народа, кто знал подход ко всякому чёртову племени, обратился к ним Каутский, – что там случилось?
Ну а парни-журналисты, когда к ним так по-человечески обращаются, то готовы предупредить об опасности даже своего работодателя. О чём они его и предупреждают.
– И это всё?! – искренне удивляется Каутский. – А я-то думал. – Добавляет он и выражает глубокое сомнение в их благоразумии. Но парней журналистов никак не переубедить обратно быть на ты с рассудком, и они настроены и готовы следовать зову своих инстинктов самосохранения. И они слушать ничего не желают и спешно покидают пределы редакции газеты.
А Каутский в спину им посмотрел, пока что мало что соображая и понимая их поступок, как их желание уйти к конкуренту, кто давно их переманивал льстивыми предложениями. А как только у них появился настоящий материал, то они и бросились к конкуренту на нём зарабатывать. – Гады, вот кто они. – Выразился им вслед Каутский, и собрался было пойти к себе в кабинет, как мимо проходящий, ведущий одну из колонок газеты колумнист, Колумб Иванович, так за между делом, спросил его: И, куда это они намылились?