***
– У тебя какие-то проблемы. Что-то стряслось. Что-то серьезное. – Мама говорит утвердительно, глядя перед собой в сумеречную пустоту гостиной. Стекло о стекло, чашка на журнальный столик: дзинь!
Сжимается сердце, слепляются в комок дымящейся пакли мои обожженные мысли. Мне ведь придется сейчас попрощаться, а между тем она все заранее знает и загодя боится услышать. Но какими словами и с чего мне начать? Я подбираюсь к ее креслу, сажусь на пол и говорю: не знаю, когда мы еще увидимся, но я должен уехать.
– Уехать куда-то? Или от кого-то? – тревожный взгляд направляется мимо и вскользь, как бы поверх моей безумной главы. Мама машинально проводит ладонью по грудной клетке, словно пытаясь схватить нечто спрятавшееся меж ребер язвенным сгустком, готовое разлиться кислотой и выжечь дотла ее мирный покой.
Неважно, я даже не могу объяснить в подробностях, все ведь настолько теперь ненормально, но я должен вас покинуть как можно скорей. Мама, если меня будут в чем-нибудь обвинять – не верь ни единому слову. Нет, ничего я не натворил, акт Творения произошел гораздо раньше, но сейчас речь не об этом. Просто можно ожидать всякого. Они могут сфабриковать какое-нибудь дело, скажем, наркота или оружие или сопротивление власти или двойное убийство или тройное изнасилование или сокрытие налогов, – да любую хрень, лишь бы сцапать меня и оправить туда, куда им будет нужно.
Мама отставляет чашку на стол, и, ежась, обхватывает ладонями тонкие фарфоровые предплечья. Я физически чувствую, как нарастает ее беспокойство и оглаживаю ее волосы, пытаясь опередить и утихомирить поднимающееся на поверхность моря эмоций волнение шторма. Нет, мама, еще не сейчас, не теперь. Пока что они лишь догадываются о том, что я намереваюсь скрыться от них, но как только ударюсь в бега, они могут предпринять какие-нибудь шаги, и вероятным будет любое. Сейчас никаких официальных обвинений мне, скорее всего, не предъявят, но потом будет хуже, я в этом уверен. Как только я сделаю свое дело, меня обвинят во всех мыслимых и немыслимых лжах, да, может и такое случиться – прямо по вральнику, по федеральным каналам, в газетах и где угодно еще. Главное знай и помни: все ложь от первого до последнего слова, потому что я скоро сам открою свой рот и буду говорить про них много подробностей, и приоткрою чьи-то маленькие инфернальные тайны, и им наверняка не по вкусу придется такое блюдо. Если мне удастся исполнить задуманное и написать то, что я собираюсь, то трубить начнут во все трубные трубы и поднимут на ноги все трупные трупы, начнут громоздить трудные труды, о боже, во что я ввязался!
– Господи! Ну зачем ты опять влип? – стонет мама, и морщатся ее мысли на лбу и морщится под ней мягкое кресло и морщатся сумерки вокруг нас, оставляя одних с глазу на глаз с настигшей нас ночью. – Ты можешь как-нибудь выпутаться из этой истории?
Обязательно, разумеется, конечно, наверняка: нет. Уже настолько масштабная происходит игра, что от человека зависит очень даже не многое, и в то же время зело великое, но только если он не сам по себе, а Сам по Себе. Но попробуй-ка объяснить, на какой немыслимо чудовищный уровень борьбы Зла с Добром выплыла моя грешная немощная душонка.