Исполин шагает – и земля содрогается, человечьи кости ломаются под железными ступнями, кровь сочится меж глиняных пальцев, вопли человеческого страдания вырываются из пасти адского истукана. Кто выдаст? Кто выскользнет? Точно волшебник из сказки, Левиафан одним мановением щупальца расстилает перед алчущими и страждущими богатства и власти красную ковровую дорожку к несметным сокровищам земных благ и пьедесталам могущества. Но едва ступишь на эту тропу, как за тобой следом выплывает из мрака контур безжалостного механизма. Огромный, невиданных размеров каток безостановочно мчится вперед, сминая под собой все и вся. Не остановиться до последнего вздоха, уже не свернуть, не оступиться: раздавит. Багряный цвет ковровой дорожки – кровь тех, кто не выдержал спринта, а финишная черта ее – недосягаемая линия горизонта.
Богачи-миллионеры, крикуны-политики, зазывалы-телеведущие – все они бегут по красной ковровой дорожке. Одни не смотрят по сторонам, зафиксировав взгляд на свечении драгоценностей, россыпями устилающих землю по обочинам трассы: нагибайся и подбирай. Другие бегут, поглядывая по обе стороны: не найдется ли вдруг обрыва колючей проволоки, не перестанет ли искрить и гудеть ток высокого напряжения на линиях заграждения, чтобы успеть перепрыгнуть ограду, выскочить из адского колеса непрестанного бега от смерти земной к вечной гибели. Иные, оглянувшись назад, вдруг забывают об усталости и желании остановиться: поседевшие, осунувшиеся от ужаса, они бегут все быстрей и быстрее, стремясь увеличить расстояние между собой и катком, который однажды их неизбежно раздавит. А еще находятся некоторые, кто не хочет бежать, но предпочитает катиться вместе с катком. Они впрыгивают в рифленую дьявольскими узорами плоскость цилиндра-давилки и, став новой рельефной фигурой его поверхности, давят сами, и давят и давят и давят, зная, что гибель неизбежна, что вечный ужас неотвратим, ибо каток – и есть вечный ужас, страшащий даже себя самого.
Я щелкаю пультом, и серая оберточная бумага документального фильма, рекламирующего Большую Финансовую Мечту, сменяется яркими цветастыми фантиками рекламы Красивой Жизни. В тихую, погруженную в полусон комнату с шумом врываются длиннющие лимузины, раскатывающие по стеклобетонным улицам далеких западных мегаполисов. Булькают фужеры с шампанским, верещат дорого разодетые чиксы, кривляются обвешанные золотом темнокожие. На экране побрякушки маняще сверкают, призывая бросить все вот прямо сейчас и идти завоевывать власть, богатство и популярность. Блядюшник на заднем сидении роскошного автомобиля не оставляет сомнений в том, что находящиеся в нем люди испытывают колоссальное удовольствие от своей безоблачной жизни. Готов об заклад биться, что многие из этих рукотворных кумиров с радостью согласились бы променять свое сверхобеспеченное существование на возможность поселиться в далеком городке либо селении, в маленьком домике, где бы никто их не знал, возделывать сад, питаться овощами со своего огорода, ворочать землицу своими руками, но уже не судьба. Эти люди попали в беличье колесо – золотое, бриллиантовое, платиновое – но на огромном чугунном замке. Колесо крутится с бешеной скоростью, и его бег не под силу остановить никому. Стоит чуть сбиться с ног, и Левиафан выкинет тебя на помойку, а вчерашние поклонники вытрут о тебя ноги – об этом прямо сейчас поет Marilyn Manson:
There’s lot of pretty, pretty ones
That want to get you high
But all the pretty, pretty ones
Will leave you low and blow your mind
We’re all stars now in the dope-show
Шоу-бизнес – приманка, афиша, адвертизмент счастливой жизни богатых и знаменитых. Глядя на роскошное существование «звезд», миллионы обитателей Матрицы тянутся к недосягаемым звездным олимпам как вьюнок к Солнцу. Им до времени не понять, не заметить, что за цветастой вывеской Красивой Жизни скрывается мрачная необходимость «держать планку». Личный тренер, личный гример, личный диетолог, личный врач, личный водитель, личный помощник, личная горничная, личный администратор, личный повар, личная няня, личный чистильщик труб-носков-зубов-туалетов-кишок – это не блажь и не шик, а суровая нужда в свободном времени для жизни.