Я выглядываю из-за как всегда пыльной и ветхой коричневой шторки на белую белизну враждебного мира, что идет на меня третьей мировой хренью прямо как в песне Цоя. Вместе со мною в автобусе полный салон пассажиров, и все они тоже притихли, перетаптываются и перешептываются шур-шур-шур, потому что у них первый раз в жизни спросили фамилию в междугороднем автобусе. Когда в салон войдут двое-трое в штатском и один милиционер в форме, который будет проверять паспорта, они вожмутся в сидения и напрягут пиписьки чтобы не обмочиться, а когда выяснится несоответствие фамилий – шур-шур-шур – какое облегчение они испытают, когда меня (ЗАМОЧИТЕ ЕГО!) наконец выведут. А вечером за стаканом с беленькой они будут рассказывать своим родственникам: вот так-то, я сегодня чуть не погиб героически. Кто знает, что за гексаген был в рюкзаке у этого парня! Но на наше счастье очень распрекрасно нас охраняют спецслужбы, так что мы можем спокойно спать, но главное, для пущего спокойствия, повесить еще одну маленькую-малюсенькую камерку в туалете у себя дома. Это нормально, в риэлити-шоу по телевизору все так делают уже очень давно, это вовсе не стыдно, это для нашей же с вами безопасности от террористов, наше дело не беспокоиться, а накрепко спать.
Нет, слава Богу, паспорт не стали, водитель бьет пальчиком по наручным часам: уже время, пассажиры набивались долго, надо ехать, пусть лучше ТАМ. Трогаемся, отползает от бордюра автобус и аккуратно втирается между машинами на проезжую часть, но угроза не миновала, я явственно ее чувст-чую как загнанный зверь, обоняю нюхом опасность, она совсем рядом. Ползая по-пластунски сквозь свернувшиеся ранним утречком густой консистенции пробки, мы заворачиваем раз и другой, и выезжаем на набережную. Здесь нелюдно и немашинно, свободно, никаких пробок, разгоняйся и езжай на всю амплитуду спидометра, но автобус зачем-то паркуется к обочине и глушит мотор. Парочка у входа между собой шу-шу-шу, дяденька берет бережно белую бумажку с черненными острым почерком фамилиями и выходит из автобуса и переходит дорогу не приидет к тебе зло и рана не приближится телеси твоему.
Я выглядываю из-за занавески и наблюдаю, как мужик с листочком идет на ту сторону, а там вдалеке кирпичные фабрики и дома каменные старые разноцветные, а перед ними широкая грязная влажная муть Москва-реки, а перед ней массивные черные узорчатые из цельного чугуна перила, а перед ними асфальтовый серый тротуар ровный и выметенный с бордюрчиком, а к бордюрчику припаркованы два затонированных черных ворона бэха и мерин, у передней номер не видно, а у задней серия Е-КХ. «Ебу – Кого Хочу», так расшифровал ее мой земеля гэбэшник Чалый, фанат Третьего Рейха, СС, КГБ, ЕКХ и других мрачных убийственных аббревиатур. Я уже готов окончательно съехать с катушек, но меня сдерживает лишь одно обстоятельство: то, что все происходит взаправду.
Приоткрывается книзу окошко одной из машин, и мужик СЕЙЧАС КОГО-ТО СОЛЬЮТ отдает свой поганый листочек, и что-то говорит, пригнувшись к щелочке яко Ангелом своим заповесть о тебе сохранити тя на всех путех твоих. Три минуты, пять, уже семь, а мужик все мнется и перетаптывается с ноги на ногу, а где-то внутри машины изучают список фамилий пассажиров, ведь у них там есть свой список, с которым можно сравнить. Специалистам известно, что скрывающиеся лица первым делом называют фамилии друзей или родственников, потому что так опрометчиво устроены мозги у тех, кто не знает как работают специалисты, но я-то читал, поэтому нет в вашем собственном списке Макарова, обломитесь! На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия.
Я сдерживаюсь и деревенею внешним спокойствием, хотя внутри все клокочет, готово разлететься колючими клочьями, но опасность обязательно должна меня миновать, поэтому на восьмой минуте перед нами останавливается другой автобус на южное направление, и новый экспедитор бредет к машинам с листочком, а наш мужик возвращается уже без листочка, светлый и радостный. Все нормально? – улыбается тетенька, а я сижу совсем близко и вижу на ее лице облегчение, в нашем автобусе вроде бы нет ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ, а значит можно весело трогаться и лететь с ветерком! Женщина греет руки от печки, мужчина потягивается и крупно зевает, пассажиры утыкаются в свежие газетные враки, а водитель прибавляет громкости радио, чтобы я навсегда смылся из родимого города под мрачную жесткую песню про мой родной город: