В лагере некогда предаваться унынию. Все что там ни происходит, что ни случается, – служит как бы промежуточным этапом между жизнью «до» и «после». Вся жизнь подчинена единственной цели: выйти на волю. На фоне тюремных стен внешний мир представляется полным неисчерпаемых возможностей. Кажется, стоит освободиться – и все ограничения тут же развеются будто морок. На фоне этой мечты ты относишься ко всем невзгодам как к походному рюкзаку, сбросить который сумеешь, едва добравшись до дома.
Тем грустнее и жестче разочарование, ждущее человека по выходу из тюрьмы. Словно аквариумная рыбка, выброшенная в море, бывший заключенный вдруг отчетливо сознает, что воля, с надеждой на которую он жил столько времени – всего лишь свобода в пространстве. Нигде не найдется клея, чтобы соединить вместе осколки разбитой некогда жизни, либо инструментов, чтобы склепать себе новую. На воле вдруг выясняется, что у тебя нет ни образования, ни опыта, ни профессии. Что все, на что ты можешь рассчитывать – это черная низкооплачиваемая работа. Что социализацией твоей жизни не озаботится ни государство, ни общество, ни даже старые друзья и знакомые, отшатывающиеся от тебя в испуге, будто от зачумленного. Тебя готовы принять только родители, а также приятели из бывших сидельцев – такие же безнадежные.
С жадностью глядя на жизнь, которая минует тебя в каждой проходящей мимо красавице, в каждом заносчивом и благополучном мажоре, – все, что ты можешь, так это завидовать, заглядываться и ненавидеть. Объединившись с теми, кого знал по зоне, ты рано или поздно покатишься единственной оставшейся для тебя тропкой, бросив обретенную волю под ноги правоохранительным органам, так и ждущим шанса, чтобы вновь ее растоптать. Либо год за годом, месяц за месяцем будешь барахтаться в топи жизненных тягот, пытаясь выбраться, выскочить, выплыть из-под гнета роковых обстоятельств. И каждый день размышляя над тем, каким бы ходом текла твоя жизнь, не сверни ты с ровной дороги в самом начале. С ужасом и отвращением ты с каждым годом сознаешь все отчетливей, что тюрьма не прекратилась и здесь. Лишь из камеры в камеру, этап за этапом, из централа в централ ты снуешь по прожаркам и сборкам одной Большой Транзитной Тюрьмы, из которой нельзя убежать и нет надежды освободиться досрочно.
– В побег отсюда никак невозможно, братан! – назидательным тоном внушает Онже. – Там ведь тоже хватает архангелов, понимаешь? Поймают – и обратно на кичу, только уже на строгий режим и с красной полосой в личном деле. И будешь с шести до полуночи каждые два часа отмечаться на вахте, флажки напротив фамилии переставлять. А освободиться раньше срока – это ты зря не мечтай. Для этого на путь исправления надо встать, а ты же, братан, не святой, я правильно говорю? Там, наверху, такие порядки, что каждый должен свой срок отмотать от звонка до звонка. Ну, на крайняк амнистия выйдет или по актировке уйдешь. А лучше всего вообще не загоняйся об этом. Просто выбери себе цель, как ЗДЕСЬ выжить, и все напряги сами собой рассосутся, понимаешь?
Три мечты, три желания, три горных пика светили мне все прошедшие годы, но так и остались на недосягаемой высоте. Счастливая любовь не складывается – и, вероятно, не сложится, покуда я вязну в трясине финансовой скудости и душевной хандры. Для серьезного творчества мне не хватает усидчивости и внутреннего порыва. А на поиски духовного Пробуждения я некогда забил крепкий болт. Это не про таких отщепенцев как я, метающихся из крайности в крайность и не умеющих двигаться по ровной стезе. Так может хватит рыться в себе, в поисках несуществующих кладов? Легенды про спрятанное в сердце сокровище могут и лгать.
– Вот! Вот! Вот! Вот! Надо включать мозги – и работать, работать, работать! – снова заводится Онже, будто выжимая невидимую педаль газа. Все что ему осталось, это переключить скорость и отпустить сцепление, чтобы живым болидом промчаться по гоночным магистралям российской рыночной экономики. Он может, он хочет этого, он прирожденный шумахер. Но ему нужен штурман, и поэтому я сижу здесь, путаясь в картах и не в силах решиться на участие в гонке.
Из кабины летающей сковородки волжского автозавода мы с Онже засматриваемся на гряды выстроившихся вокруг резиденций. Они будто сошли с обложки гламурных журналов или из фильмов про людей, воплотивших в жизнь самую практичную и приземленную американскую грезу. IF YOU’RE SO SMART – SHOW ME YOUR MONEY! – подмигивают нам видеокамеры наблюдения, кукарекают с крыш особняков декоративные флюгерки-петушки, шелестят по-английски газоны с анемичной ненатурального цвета травой.