Мама грезила о работе дизайнера, художника по костюмам, но всю свою жизнь проработала с ненавистными цифрами в бухгалтериях. Отчим с ранней юности мечтал поселиться подальше от городов, на природе: держать хозяйство, построить конюшню, завести лошадей. Но жизнь предъявляла другие требования, и заниматься приходилось то одним, то другим, затем третьим. Так кольцуется проклятый замкнутый круг, колесо трат и заработков катится по инерции. Все дальше и дальше, уже не выбраться из него, не заняться тем, что приносило бы удовольствие и душевную пользу.
Выйдя с балкона, я направляюсь в прихожую. Мне нечего тут больше задерживаться. Уют непоправимо сломан, разрушен. Злой своевольный гордец, я никогда не вписываюсь в чужое благополучие. Не соответствую. Выламываюсь раз за разом.
***
Погода резко испортилась. Дует колкий пронзительный ветер, крапают острые капли. Выйдя на улицу, я быстрым шагом иду обратно к вокзалу, размышляя над только что виденным, выслушанным, высказанным. Моя жизнь превращается в волшебную сказку, в которой сбывается все самое невероятное. И теперь важно не вернуться в страшную уродливую быль, в гнусный чахлый мирок суетливых мышей, боящихся лазать за сыром из-за страха попасться на глаза мифической кошке. Считающих, будто от них требуется служить элементами бесперебойного питания Матрицы.
Матрица производит деньги и стремительно богатеет, а миллионы людей, которых я вижу вокруг, тратят деньги и неуклонно беднеют. Работает экономический принцип Роберта Кийосаки, в соответствии с которым бедные суть большинство граждан, а богатые – те, кто включились в строительство Пирамиды. Оглядываясь по сторонам, я присматриваюсь к прохожим, к торговому люду, к побирушкам, к магазинам и торговым рядам, к вывескам предприятий, к рекламным щитам и растяжкам – и вдруг понимаю, что Матрица окружает меня повсюду.
На площади перед вокзалом стаи цыганок снуют в броуновском движении с места на место. «Погадаем, дорогой?» – нет. «Молодой человек, можно сигаретку?» – нет. «А не подскажете, который час?» – НЕТ. Цыганки добиваются трех утвердительных ответов. Если человек три раза хотя бы кивнет, он пропал. На четвертый он уже будет запрограммирован ответить «да». Остановится, ввяжется в разговор и позволит себя облапошить. Цыганки-мошенницы пасутся на этом месте годами, и никто их отсюда не гонит. Они платят деньги милиционерам, милиционеры делятся с начальством, все мирно сосуществуют и распределяют между собою прибыль, получаемую с лохов – базового элемента пирамиды. Мелкое тухлое щупальце Матрицы.
Однажды местные цыганки обули моего дедушку, и я смеялся сквозь слезы, слушая его рассказ. Мой доверчивый дедушка попадался всем лохотронщикам на свете. Ему неоднократно впаривали китайские куртки из лягушачьей кожи, тайваньские чайники из нержавеющего картона, дисконтные карты на покупку товаров в несуществующих магазинах. В крупных городах функционируют десятки фирмочек, профессионально занимающихся подобной деятельностью. «Да некому нас запрещать: нас же лубянка крышует, и директор наш – из их лавочки!» – увещали меня несостоявшиеся коллеги. Освободившись из лагеря, я чуть не осел в одной подобной шарашке, но выскочил из нее на второй день, поскольку обманывать несчастных гостей столицы и ветеранов войны – не мой почерк.
Впрочем, глупость. Я не должен никого любить, не должен жалеть, не должен сочувствовать. Падающего толкни, говаривал старик Ницше. Они сами напросились, и мне их ничуть.
– Ты пошто мамку обидел, заноза? – выросши из-под земли, бросается на меня местный клошар, годами курсирующий по одному и тому же маршруту между городским собором, вокзалом и рынком. – Тангалашка тебе нашептал? С Тангалашкой сдружился?
Опешив от неожиданности, я на пару секунд застываю на месте. Воспользовавшись замешательством, юродивый принимается прыгать вокруг меня на полусогнутых и кривых как у сатира конечностях, выкрикивая бессвязный бред.
– Вырастила-маменька-добра-молодца! Ай-не-знала-бедная-евоного-конца! Гы-гы-гы, гу-гу-гу, Тангалашку стерегу!
Прохожие оборачиваются, лоточники сдержанно лыбятся: должно быть, картина для них привычна. Я пытаюсь наподдать бомжику пендаля, но тот ловко уворачивается и продолжает скакать по кругу, кривляясь и кочевряжась.
– Мы с Тангалашкой не водимся, мы Тангалашку не боимся, мы Тангалашке рога-то накрутим!