– Смотри, братан: тебе на этой странице какая больше всех нравится? – озабоченный своими проблемами, шлепает меня по плечу Онже и тычет под нос журнал «веселые картинки» для взрослых. – Зацени телок по-братски! Какие «твои»?
Только этого мне сейчас не хватало. Разглядывать и обсуждать с Онже достоинства проституток. Впрочем… ебтыбля, дай-ка глянуть!
Я слишком уж разомлел. Ослабил контроль над своим поведением. Между тем, мне не следует выключать бивиса. По крайней мере до тех пор, пока я не смогу разобраться в текущей ситуации и не увижу переход хода хоть на одну клетку вперед. Следует помнить, что «они» наблюдают за мной. Прежде присматривались исподлобья, но теперь будут вглядываться в упор. Они почти знают о том, что я знаю о том, что они знают о том, что выдалось мне узнать. У них нет лишь уверенности, поэтому они выжидают, таятся, время тянут в тени. Я тыкаю пальцем в картинки: эта и эта.
– Почему? – лукаво усмехается мой товарищ. Ему, как и мне, вечно охота дознаться до сути: выявить критерий отбора, сравнить наши выборы и найти десять отличий. С фальшивым энтузиазмом я подыгрываю. Эта похожа на невинного ангелочка, словно члена в руках не держала. А у той взгляд независимый: смотрит со смесью изощренного распутства и глубокого внутреннего достоинства. Словно блядовать вышла не ради денег, а исключительно из любви к искусству либертинажа. Онже посмеивается, похохатывает. Указывает на «своих». Эта больно фигуриста, а вот у той опыт на лбу пропечатан: видно, что в возрасте телка, за тридцатник есть точно.
– Мне что-то в охотку сегодня кого-нибудь постарше натянуть, понимаешь? – Онже поскребывает обросшие рыжеватой щетиною скулы. – Слышь, что ль? Как насчет маленькой и грязной любви? Хорош понтоваться! Давай сегодня телок снимем, покувыркаемся с ними в сауне?
Онже прекрасно знает, что я не сношаюсь с жрицами любви, но, как всегда, не может удержаться от своих дурацких подначек.
– Не, ну это что вообще творится? – прерывает Онже мои едва оформившиеся возражения. – Зомби на связь что ли не вышли?
Между нашей «волжанкой» и «рено-символ», сиротски оставленной сладкой парочкой зомби, протирается черненный голем-мобиль и останавливается неподалеку.
– Так, здесь уже стоянка собирается. Давай-ка, чем тут торчать, времени терять не будем, а поедем лучше хату в Осинках поищем? – предлагает Онже. – У нас аренды два дня осталось, завтра некогда будет по квартирному вопросу раскатывать, понимаешь?
Мне теперь в общем-то по барабану, куда мы поедем и что будем там делать. Главный деятельный процесс в настоящий момент происходит не в Москве, не в Осинках, и даже не на Юпитере, а ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. В моей голове. О нет, даже не так! В моем СОЗНАНИИ. А сознание обретается вовсе не в голове, а…
– В жопе оно находится! – сердито перебивает Онже, умаянный моим загадочным лепетом.
***
ВНИМАНИЕ!!!
Гостеприимный дом освящен по Русскому Православному Обряду! Каждому постояльцу вменяются в обязанность Правила христианского жития:
Соблюдать чистоту и порядок.
Сохранять тишину и душеполезное благоговение.
Питаться в специально отведенных для этого местах (в кухне).
Разговаривать с соседями учтиво и вежливо.
Уважать местные традиции, следовать укладу жизни НА СЕЛЕ.
ЗАПРЕЩАЕТСЯ:
Курить, распивать спиртные напитки, ругаться матом.
Ходить в грязной и пачкающей одежде.
Вести себя непотребно и вызывающе.
ТАДЖИКАМ! Запрещается плевать в ведра зеленой дрянью!
Молиться богам, которые воистину демоны.
Дважды перечитав выведенное на большом куске картона густым фломастером объявление, я понимаю, что это написано на полном серьезе. Вопиюще убогое здание покосилось и набекренилось меж пряничных теремков, особняков и коттеджей, расплодившихся в Осинках еще со времен Перестройки. «Гостеприимный дом» на поверку оказался огромным бараком, где на двух этажах расселились гастарбайтеры из Украины, Молдавии, Таджикистана. Сколоченные из досок стены второго этажа зияют огромными щелями, сквозь которые в помещения проникают ветер, холод и насекомые. Убогие комнаты заставлены двухэтажными кроватями, завешены бельевыми веревками, завалены грязной обувью. В воздухе стоит концентрированный кислый дух нестиранных бухарских халатов. В воскресный день барак битком забит постояльцами, однако из комнат в коридор не доносится ни единого звука. За каждой дверью в меня вонзаются десятки пар испуганных глаз. Увидев, что я не милиционер, «гости» заметно переводят дух. В этом напряженном безмолвии мой вопрос всякий раз тонет в трясине боязливого шепота.