После интенсивного света в глаза, возвращаться по двору к дому приходится едва не на ощупь. Перед глазами плавают фиолетовые круги. Беспросветную стынь вокруг заполонили неясные гибкие тени: оживших деревьев, мчащихся с севера облаков и чьих-то огромных крыльев, железного клюва и острых когтей. Скатывается по диагональной оси ртутная капля сознания, и я ощущаю, как два коршуновых крыла нависают надо мной мрачным пологом. Они хлопают невдалеке за спиной, роняя черные перья и неся за собой темноту. Жуткую тучу, готовую спикировать и напасть, объять и сдавить, заклевать, а потом утащить в перистую облачность мрака.
Я спешу назад, к свету, в дом, в эфемерный уют. Это последние часы отдыха, последняя спокойная ночь, когда можно еще набраться сил. Но заснуть уже вряд ли удастся. Я и так проспал слишком долго. Целую жизнь! Горы одежды на стульях, ворохи книг и тетрадей, неровные стопки дисков. Перебрав их, я нахожу то, что мне нужно. Заряжаю диск в чужой плеер и включаю рандом. Ответ на незаданный вопрос бьет прямо в точку.
Крыши домов дрожат под тяжестью дней,
Небесный пастух пасет облака.
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней. Ее власть велика.
Тем, кто ложится спать – спокойного сна!
Спокойная ночь.
Я ждал это время, и вот это время пришло.
Те, кто молчал, перестали молчать.
Те, кому нечего ждать, садятся в седло.
Их не догнать. Уже не догнать.
А тем, кто ложится спать – спокойного сна!
Спокойная ночь.
Соседи приходят, им слышится стук копыт.
Мешает уснуть. Тревожит их сон.
Те, кому нечего ждать, отправляются в путь.
Те, кто спасен. Те, кто спасен.
А тем, кто ложится спать – спокойного сна!
Спокойная ночь.
***
Около четырех утра скрипит входная дверь, и вслед за скрипом просачивается в комнату Онже, тихий и призрачный. Стараясь не производить шума, он скидывает с себя ботинки, куртку и свитер. Неслышно ступая, выбирается в кухню. Уловив отдаленное позвякивание посуды, я одеваюсь и вылезаю из комнаты. Присаживаюсь за стол напротив старого друга. Таким подавленным я его давненько не видел. Не заговаривает, не смотрит в глаза, разыскивает нечто интересное в своих тапках. Во взоре растерянность. Мысли барахтаются в черной проруби какой-то глубокой задачи. Видимо, тонут. Я бросаю им на помощь спасательный круг с бледной трафаретной надписью «где пропадал». Онже отводит глаза, чешет, скребет и мнет кончик носа. На языке жестов это означает настоятельное желанье солгать. Будто что вспомнив, он хмурится и парирует встречным вопросом:
– Родной, а что ты знаешь про клуб – то ли Сайгон, то ли… забыл уже. На Западе Москвы находится, отдельно от жилых массивов. Там байкеры собираются и вообще нездоровая публика.
С каждой минутой разговор нравится мне все меньше. Слова приходится вытягивать из Онже клещами, будто застрявшие в деснах крошки вырванного зуба мудрости. Тот мямлит, мнется и недоговаривает. Мол, подвозил какую-то телку, и та воспылала желанием затащить его с собой в байкерский клуб. Что он там делал столько времени, Онже в подробностях не рассказывает.
Я понял, о каком клубе он говорит. Будучи еще стажером «Вчерась» я однажды попал в это специфическое заведение. Съемка посвящалась московскому скульптору, знатному специалисту по уродованию городских ландшафтов художественными произведениями собственного исполнения. Его некоммерческому фонду Матрица сдала в аренду за бесплатно небольшой остров в западной черте города под строительство парка чудес, аналога Диснейленда. Строительного чуда не произошло, и за десять лет под эгидой нового собственника на островке появился аналог строительного рынка, парк бытовых отходов и комплекс чудесных бытовок для граждан, не отягощенных документами с регистрацией по месту жительства. Там же, на земле, вверенной потомку грузинских князей, издавна расположился и один из старейших байк-клубов, где нами и был снят микроскопический эпизод.