Песня без слов, ночь без сна
Все в свое время – зима и весна
Каждой звезде свой неба кусок
Каждому морю дождя глоток
Каждому яблоку место упасть
Каждому вору возможность украсть
Каждой собаке палку и кость
И каждому волку зубы и злость
Снова за окнами белый день
День вызывает меня на бой
Я чувствую, закрывая глаза
Весь мир идет на меня войной
Если есть стадо – есть пастух
Если есть тело, должен быть дух
Если есть шаг, должен быть след
Если есть тьма, должен быть свет
Хочешь ли ты изменить этот мир?
Сможешь ли ты принять как есть?
Встать и выйти из ряда вон
Сесть на электрический стул «Электрон»
И снова за окнами белый день
День вызывает меня на бой
И я чувствую, закрывая глаза
Весь мир идет на меня войной
***
Заранее договорившись с Семычем о месте встречи и времени старта, мы с Онже дуем из сервиса в сторону хуторка с целью подкрепиться перед отъездом. Едва подъезжаем к даче, Галина Альбертовна благоразумно растворяется из виду, только успели мелькнуть полы засаленного халата.
– У-у, гиена! – рычит Онже, проходя внутрь. – От возмездия никто не укроется! Бог не фраер, он все видит!
В последние дни натянутые отношения Онже с хозяйкой перешли в область открытой конфронтации. Уже несколько дней подряд Онже вынашивает планы по ее сживанию с рублевского света.
– Ну что, братуха, натравим пару инспекций на этот шалман? – орет мне Онже из кухни. – А то по кой-кому пара-тройка статей плачет и шконарь с удобствами! Дачку свою она безо всяких разрешений соорудила, провода левые кинула, еще дофига косяков найти можно, понимаешь? ПОТОМУ ЧТО НЕХУЯ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО У ГОСУДАРСТВА ПИЗДИТЬ!
На втором этаже все тихо: Галина Альбертовна затаилась. Домик сотрясает онжина ругань. Пока Онже гремит на кухне кастрюлями, я притворяю за собой дверь в нашу комнату и потихоньку собираю необходимое. Из габаритной спортивной сумки с перевезенными из дома вещами я перегружаю в портфель свой мертвый ноутбук, диски, адаптер. Проверяю наличие бумажника и документов. Окидываю взглядом оставшуюся одежду: куртки, джинсы, до сих пор с иголочки новый деловой костюм висит в чехле на дверце шкафа.
Было время, когда меня волновали шмотки. Когда я до белой пены ругался с братом из-за того, что он без конца лазил в мой платяной шкаф и брал оттуда все без разбора. Одной полуулыбкой я прощаюсь с одежным ворохом: ни в чем этом я никогда по-настоящему не нуждался.
Теперь главное. Необходимо сохранить текст Апокалипсиса. Если я утеряю файл, мне уже никогда не удастся восстановить документ заново. Сама возможность его утраты представляется мне кощунственной. Недолго думая, я переписываю все последние файлы с Онжиного компьютера на флэшку. Чуть поразмыслив, удаляю оригинал. Онже в двадцатый раз зовет меня в кухню, и я спешу явиться перед его взором. В соответствии с кулинарным безвкусием друга, на столе нас дожидаются две полные до краев тарелки с мешаниной несовместимых продуктов. Жареные сосиски, консервированная сайра, сладкая молочная каша, маринованные грибы, слоеный торт и чай на запивку. Стараясь не выплеснуть из себя эпикурейского отвращения к предложенной снеди, я слегка ковыряю вилкой по краям предложенного ассорти.
– Поешь, поешь! – настаивает Онже с набитым ртом. – Надо есть!
Я пытаюсь сделать над собой усилие, но увы, аппетит во время еды не приходит. Сама мысль о поглощении каких-то питательных элементов вызывает во мне отвращение на грани рвотных позывов. Вместо еды в желудок проваливается и звякает нечто острое и донельзя металлическое. Чувство какой-то засады. Может, ну ее к дьяволу, эту встречу? У меня голова не работает, живот крутит, плохо я себя чувствую. В конце концов, без меня там не обойдутся, что ли?
– Ты гонишь, братиша, – Онже ехидно лыбится раздутыми пищей щеками. – Вы это, значит, с Семычем без меня все так замечательно переиграли, а я с Матрицей за вас объясняться буду? Нет, брат, тут тебе край базар-вокзал разводить, понимаешь?
Я пытаюсь представить картинку: Морфеус садится в машину, я начинаю что-то ему объяснять, тот угрюмо выслушивает. Нет, не выходит. Тараканами разбегаются из-под половиц разума мысли, не клеятся представления, мазутными пятнами расплываются образы. Морфеус не садится в машину, я никого ни в чем не убеждаю, и вообще все как-то неопределенно, туманно.