– Что-нибудь желаете? – демонстрирует тридцать два зуба выросшая из-под земли симпатичная девушка из обслуги. Узнав, что я не собираюсь засорять автомат деньгами, она теряет ко мне интерес и растворяется в зале.
Сочный травяной ковролин стелется из-под плинтусов. Пластиковые облицовочные панели под дерево повисли на стенах, создавая чувство сублимированного уюта. Ровной температуры кондиционированный воздух слегка пахнет растворимым кофе и балтикой-трешкой. Мимо бесшумно проносятся подносы с напитками и неслышно прохаживается охранник, сжимающий в руках увесистую радиотрубку.
Казино для малоимущих. Чей-то весьма прибыльный бизнес. Магазин по продаже мечты. Блеск и звон монет и жетонов, пьянящая радость и горчащая сладость азарта, вздымающиеся из души надежды и ожидания, и слепая вера «вот-вот сегодня мне обязательно повезет». Искусственное ощущение счастья и отсутствия всяких проблем. За этим сюда десятками, сотнями, тысячами стекаются молодые обитатели Матрицы. Их лелеют и холят добрые девочки из обслуги, щедро напаивающие игроков дармовым пивом и чаем, кофе и бренди, соком и минеральной водой. Их покой охраняют надежные столпы Матрицы – менеджеры и секьюрити. Их уверенность в завтрашнем дне не пропадает из-за очередных проигрышей, потому что левиафанцы сделали все, чтобы внушить батарейкам-постхьюменам: All that glitters is gold!
От угла до угла зал заставлен всеми видами аппаратов, к которым подключаются люди. Автоматы, машины и вендоры, кассовые устройства и компьютерные терминалы, камера скрытого слежения и другая камера скрытого слежения и… опаньки. Я виден сейчас незримым обитателям строгих комнат за дверью «только для персонала» одновременно с трех ракурсов. Если кто-то захочет проследить за мной, посмотреть на меня, приглядеться ко мне, то: ВОТ Я. Виден со всех сторон. Без малейших трудов можно разобрать, что я делаю, куда направляю свой взор, и даже о чем размышляю.
На разговоре Матрица будет за мной наблюдать. Надо спрятать, затолкать мысли поглубже, заковать все эмоции колодками тупого деревянного безразличия. Нужно повесить на лицо маску бесстрастности, беспристрастности и безличия. Так я буду защищен от контроля, только так я сохраню ускользающее из-под моих ног право на выбор пути.
– Чего ты так загрузился? – ворчит Онже, покинув, наконец, камору обменного пункта.
Вот что встречает игроков по окончании светлой короткой сказки про легкие деньги: уличная хмарь, морозный воздух и вспоминание разом всех тех проблем, что так искусно запрятывались от тебя в веселой бесшабашной атмосфере мира игровых автоматов. Впрыгнув в машину, Онже первым делом хватается за мобильник. Аллокает, дакает, агатакает, кладет трубку.
– Морфеус уже на месте. У нас времени почти не осталось, так что давайте, соображайте быстрее, что втирать ему будем!
– Да хрена ли ты нам душу мотаешь? – взрывается Семыч. – По ходу разговора сориентируемся как-нибудь, объясним. Что нам текст заучивать? Поди не в театре, ебать его колотить!
Улица за улицей, поворот за поворотом, на душе тяжесть за тяжестью. Какая-то невыносимая скорбь завладевает всем существом. Но отчего мне так дурно? Может, я просто погнал? Может, мне надо в дурку? Может, я действительно болен, и все опасности и угрозы, и даже саму Систему я сам себе навыдумывал?
Да, именно так. Наверняка так. Все сейчас развеется без следа, рассосется с души, и я еще посмеюсь над своими детскими фобиями. Остановимся где-нибудь в переулке, морфий сядет в машину, оскалится на заднем сидении белоснежными, мы с ним покурим, побалакаем минут двадцать, и все, отстрелялся. А назавтра я отзвонюсь дальнему родственнику, он учился на психиатра и работает в скорой помощи, и он мне подскажет к кому обратиться, кто мне поможет, кто окажет скорую помощь и снимет губительные последствия моего бега по гоночным вертикалям разума и перегибов с веществами и алкогольных запоев и нескончаемых сплинов, меня обязательно ВЫЛЕЧАТ.
– Вы уже придумали, о чем говорить? – недобро скрипит, трещит и рокочет все та же пластинка. Крутит свой заржавленный инструмент старый шарманщик Онже. Мы с Семычем молчим как сало в посылке. Лишь крепче собираемся на сидениях и смотрим в разные стороны мрачными лицами.
Продолжая петлять по улочкам, выезжаем в какую-то индустриальную полосу отчуждения. Нет вторичных признаков развитой цивилизации, не светятся коробки домов, не ярчат огни магазинов, не спешат по теплым углам представители рабочего люда. Нет тротуаров, и через один горят фонари, освещая пустые обочины узкой дороги. Что за дыра?