— Мои братья уже здесь. Слышу, как они стучат в дверь этого мира! — донесся рык боевой машины, продолжавшей выцарапывать письмена на стенах.
Имон кивнул.
— По оценке лейтенанта, вражеский флот уже через несколько часов подойдет на расстояние выстрела к орбитальным оборонительным платформам.
— Он смекалист. Примарх поступил мудро, что послал именно его.
— Если мы переживем войну, я так и скажу ему.
Отшельник раскатисто засмеялся:
— Уверен, он оценит твое мнение.
Первоиерарх вздохнул, обдумывая следующий вопрос.
— Скажи, почему они пришли за тобой?
Древний обернулся и какое-то время изучал Имона.
— Не знаю. Полагал, что вся информация о моем существовании уничтожена. Но, вероятно, братья просто никогда не прекращали поиски… — Корпус боевой машины слегка вздрогнул. — Знаешь… На Калт нас послали погибать. Это должно было стать великой и окончательной чисткой нашего легиона. Геноцидом всех, кто слишком безумен или чересчур дисциплинирован для грядущей перемены. Иногда я думаю, а знали ли мои товарищи об этом? Понимали смысл задания, на котором умирали?
— А ты? — прошептал Имон.
— О да… Но это уже позже. Я осознал, что Лоргар предал своих сыновей, и не раз. Что Кор Фаэрон и Эреб — соучастники измены. С того момента, как Бог-Император ступил на землю Колхиды, нас вели криводушные и лукавые… — Отшельник принялся рассматривать свои когти, словно только что заметил их. — Мой легион создан на фундаменте вероломства. Мы мастера двурушничества. Умельцы извращать святые обеты ради низменных прихотей. Искусники читать в словах высших желаемое. — Отшельник опустил руки. — Вот почему, я думаю, они идут за мной. Быть может… лживые боги решили наконец погасить последнюю искру правды в Несущих Слово. Не дать своим рабам увидеть то, что открылось мне, и прозреть. Последнее и окончательное предательство посреди распадающейся Галактики.
— Я… не понимаю… — схватился за голову кардинал-губернатор. — Имеет ли это для них смысл? — То, что проклятые души могут так поступить, первоиерарх не мог представить. Если ты достаточно долго идешь по ложному пути, он перестанет казаться таковым.
Отшельник отвернулся от стены.
— Для некоторых. Знать, что предводители считали нас пушечным мясом, мы отдавали жизни ради них, а не нашей славы. А сами издевались над другими легионами за ту же самую практику… Мысль, что мы все предназначались в заклание на алтарях лжецов, могла бы показаться чересчур смелой для кого-то. — Боевая машина умолкла, постукивая по стене. — Как интересно… Истово верующий человек понимает возможность погибели души, но отрицает перспективу собственного духовного проклятия. В те дни я много раз слышал, как мои братья суесловили об алтарях и ножах, но уже тогда знал, что никто абсолютно из них не пожертвует собой добровольно и охотно. За них всегда умирали другие, те, кто слабей… — Дредноут неожиданно затих. — Но все, что ты сейчас слышал, только слова свыкшегося с одиночеством. Нет, я не могу ясно и определенно сказать, почему они пришли и каковы их цели. Сомневаюсь, что они сами это знают…
Двое на время умолкли. Затем Отшельник заговорил вновь:
— Как ты поступишь, мальчик, если они сокрушат стены этого места?
Имон откашлялся.
— О чем ты хочешь попросить?
Древний воин поднял коготь.
— Убей меня. Они пришли за мной. Если я умру, они уйдут. — От слов древнего кардинала-губернатора пробрал озноб. Он уже слышал эту просьбу раньше — и слишком часто.
— Ты же знаешь, что не уйдут.
Отшельник издал дробный механический смешок:
— Верно.
Вель расправил одеяние.
— Действительно ли ты жаждешь смерти?
«Контемптор» развел руки в стороны.
— Если бы не жаждал, разве меня замуровали бы в этот саркофаг?! Я заслуживаю смерти. Она мне причитается. — Машина отвернулась от стены. — Но в этой жизни мы так редко получаем должное…
Первоиерарх покачал головой.
— Что ты сделаешь, когда они придут за тобой? — Он помедлил. — Если, — торопливо поправил себя старик.
— Намекаешь, что я уйду добровольно?
Имон не ответил, и Отшельник захохотал:
— Нет, мальчик! Я не уйду. Но и сражаться не стану. Во что бы Несущие Слово не превратились сейчас, когда-то они были моими братьями. Я не подниму на них руку.
— Тогда они закуют тебя в цепи и потащат в адский мир, который называют домом! — возвысил голос кардинал-губернатор. В нем клокотал гнев. Мысли, что нечестивые исчадия оскверняют святую землю Альмаса и похищают священную реликвию Экклезиархии, оказалось достаточно, чтобы выжечь из души страх и неуверенность.