Три завершающих произведения переносят нас в самые последние дни существования жизни на Земле.
Фергюс Гвинплейн Макинтайр, писатель, драматург и журналист, родился в Шотландии, но уже давно живет в Соединенных Штатах. Его работы, часто юмористические, славящиеся детальными исследованиями и тщательно продуманными сюжетами, публиковались во многих журналах и антологиях. Среди его книг роман «Женщина между мирами» («The Woman Between the Worlds», 1994) и сборник юмористической фантастики «Невероятный бестиарий Макинтайра» («Maclntyre's Improbable Bestiary», 2005).
Он украл мою смерть. После всех этих долгих лет я забыла его лицо. Помню только руки: длинные, сужающиеся к кончикам пальцы, сжимающие шприц для подкожных инъекций, вгоняющие иглу в мое тощее предплечье, когда я молю его дать мне наркотик, какого еще не пробовала прежде. О-о-о да-а-а. Она оказалась слишком хороша, та дрянь.
Когда я встретилась с ним в далеком две тысячи двадцать третьем, я была уличной шлюшкой: продавала свои дырки искателям приключений в шикарных и не слишком машинах и прочим извращенцам, чтобы достать деньжат на очередную дозу. Потом экстези выветривалось, и я снова оказывалась на панели. Новая ночь, новая улица.
Теперь мне принадлежат все улицы мира.
Я исписала все имевшиеся на свете карандаши. А также все ручки, маркеры, фломастеры и губные помады. Однажды, когда я еще жила в Лондоне, я вломилась в музей и сперла старую ржавую пишущую машинку, но она прослужила мне всего пару лет — я и на ней настукивала эти записки самой себе (а кому еще их читать?). Я пережила жесткие диски, дискеты, флэшки и прочие фигли-мигли для хранения текстов. Пришлось вернуться к истокам, да, пришлось.
Сейчас я пишу углем на стенах. Нехватки стен тут не наблюдается, а когда закончится уголь, я просто сожгу что-нибудь.
С каждым днем солнце делается больше. Я заставляла себя думать, что это только так кажется, потому что оно приближается и все такое. Нет. Оно действительно растет, я уверена. И становится все краснее.
Ночи теперь приходят реже, и они короче, а когда темно, я не узнаю созвездий. В их названиях я никогда не разбиралась: знаю только Большую Медведицу и Орион. Через несколько тысяч лет после того, как у меня похитили смерть, звезды Ориона расползлись в стороны. Сейчас вообще все звезды чужие, кроме Солнца над головой. Уж с ним-то я отлично знакома.
Помню отца. Когда я думаю о нем, то вижу только рот, орущий на меня, и два тяжелых квадратных кулака. Помню его голос, вопящий, что я шлюха, тупица и гроша ломаного не стою. Впрочем, в последнем он ошибся: я самая ценная в мире особа на данный момент.
Поскольку никого, кроме меня, не осталось.
Маму я не помню. Я забыла лица и голоса всех, кого когда-то любила. Единственные, кого я помню, — это ублюдки, которых я буду ненавидеть до последнего мгновения моей жизни. Что, весьма вероятно, означает, что я буду ненавидеть их вечно. Больше всего я ненавижу своего папашу и грязного извращенца, укравшего мою смерть.
На улице я оказалась, когда мне стукнуло пятнадцать, а его я встретила уже проституткой, в шестнадцать. Он был одним из этих университетских умников, что читают лекции по естественным наукам. Пока я тянула его в проулок, он занудно болтал о чем-то, над чем работает. Нанотех — вот какое слово он употребил. И еще трепался о чем-то вроде предела Хейфлика[113], но тогда это ничегошеньки для меня не значило, только позже я разузнала, что это за хрень. Сказал, что не вел записей собственных экспериментов и не уверен, что сумеет когда-нибудь повторить результаты. А мне хотелось, чтобы он перестал болтать и я могла бы наконец заняться его членом, после чего подыскать себе следующего клиента, но он продолжал блеять о каких-то крошечных роботах и прочей фигне. На мне тогда были суперкоротенькая мини-юбчонка и майка на бретельках. Он заметил «дорожки» на моих венах на руках и ногах и понял, что я на игле. И тут он воткнул в меня шприц, ввел что-то. В крови моей будто вспыхнул пожар, о-о-о, и я хотела еще, хотела еще!
Деньги я с него уже получила, так что он просто сделал свое дело и ушел. Я обработала еще пару клиентов, а потом вернулась в дыру, которую снимала на паях с двумя другими шлюшками. Той ночью у меня были месячные, но когда я вытащила и выбросила пропитавшийся насквозь тампон, то не смогла найти новый. Тогда я натянула свои последние чистые трусы, чувствуя, как горит во мне кровь, и долго не могла уснуть. Но потом все-таки отключилась.
Проснувшись, я обнаружила в своих новых трусиках дыру… как раз там, напротив моей собственной дырки. И в матрасе подо мной тоже было отверстие.
113
Предел Хейфлика — граница количества делений соматических клеток названа в честь ее открывателя Леонарда Хейфлика. В 1965 г. Хейфлик наблюдал, как клетки человека, делящиеся в клеточной культуре, умирают приблизительно после 50 делений и проявляют признаки старения при приближении к этой границе.