Это было шипение — как будто кто-то натужно втягивал воздух сквозь щели в зубном протезе — и позвякивание — вроде связки ключей, потому что это и была связка ключей. Мы повернули головы.
Наверное, он не слышал, как мы пробегали мимо него по пути наверх. Мы тогда не разговаривали, только бежали, а у него уши совсем заросли волосами, а в одном к тому же была какая-то розовая пластмассовая машинка. А может быть, он просто так увлекся — как я своей книгой, — что не заметил нас. Только он не читал.
В его части библиотеки не было книг. На полках находились лишь старые журналы и кипы пожелтевших газет. Газеты не валялись, скомканные, в старых коробках — в другом виде они нам никогда не встречались, — они были аккуратные и разглаженные. Только почти все лежали на полу, словно опавшие листья — сотни, тысячи больших листьев, — горы по щиколотку высотой, и на каждом из них был квадратик, расчерченный на черные и белые клетки вроде как для шашек, и в белых квадратиках были напечатаны цифры и написаны карандашом какие-то слова.
Тогда я не знал, что такое кроссворды, но старик ходил сюда много лет — наверное, с тех самых пор, как все рухнуло, — и много лет перебирал все эти журналы и газеты, выискивал все до единого кроссворды и все решал. Поднимаясь на ноги, он уронил огрызок карандаша и оскалился на нас, показав три коричневых зуба. Глаза за стеклами очков были такие огромные-преогромные, чересчур увеличенные линзами и полные безумной ярости. Старик двинулся к нам через груды газет быстро и легко, словно паук.
— Ворье! Фертовы гаденыфы! Фертовы ворифки!
Санни завизжала, я тоже завизжал. Она быстро-быстро запихала в юбку все книги, до которых успела дотянуться, а я сгреб другие, но мы все равно слишком долго возились. Старик поднял свою палку и опустил — хрясь! — но с первого раза не попал, а потом Мико выхватил деревянный меч, приставил к груди старика и навалился на него. Старик с грохотом рухнул, по-прежнему размахивая палкой, но упал он на бок и принялся молотить нас с такой быстротой, что просто не верилось, и так обезумел, что уже ничего не говорил, а просто вскрикивал, брызгая слюной. Когда я поднимался на ноги, он стукнул меня палкой по коленке. Меня прямо как огнем обожгло, и я ойкнул. Мико пнул старика и заорал:
— Бежим!
Мы с Санни улепетывали со всех ног, мигом пролетели по лестнице до самого низа и не останавливались, пока не оказались в последней комнате у дверей на улицу.
— Мико остался наверху, — сказала Санни.
Несколько мучительных мгновений я решал, стоит ли вернуться и поискать его. А когда наконец открыл рот, чтобы вызваться, мы увидели, что он бежит по лестнице к нам.
— Уф, обошлось, — сказала Санни.
Она завязала на подоле юбки узел, чтобы удобнее было нести, и уже взвалила ее на плечо и направилась к двери, когда Мико нас нагнал. Он сжимал в руках последнюю книгу, которую мы оставили на площадке. Это была «Книга сиреневой феи», и на обложке виднелись два-три пятна, похожие на кровь.
— На. Неси. — Мико сунул книгу мне.
Я взял ее и обтер рукавом. Мы вышли следом за Санни. Я покосился на Мико. Меч у него тоже был в крови.
Только протрусив за Санни под дождем два квартала, я собрался с силами, наклонился к Мико на бегу и спросил:
— Ты его что, убил?
— Пришлось, — отозвался Мико. — Иначе было не отвязаться.
До сего дня я не знаю, правда ли это. Он в любом случае так сказал бы. И не знаю, что я должен был ответить. Мы побежали дальше, и все. Дождь полил сильнее, Мико припустил вперед, нагнал Санни и отобрал ее тюк с книгами, а я отстал. Мико взвалил тюк на плечо. Они двигались бок о бок. Я изо всех сил старался не потерять их из виду.
Когда мы вернулись, Представление уже давно закончилось. Труппа разбирала сцену и аккуратно складывала большие доски. Из-за дождя лотки расставлять не стали, но возле трейлера дяди Криса стояла очередь из стариков под зонтиками, потому что он предложил починить зубные протезы своими ювелирными инструментами. Мико провел нас стороной за трейлером тети Селены, и там мы налетели на наших мам и тетю Неру. Они искали нас уже битый час и здорово сердились.
Весь следующий день я места себе не находил от страха, что старики возьмут свои ружья и нападут на нас, но, похоже, никто не заметил, что тот старик погиб, — если он, конечно, действительно погиб. Еще я ужасно боялся, что тетя Кестрель и тетя Нера пойдут к остальным женщинам и скажут что-то вроде: «Ах да, кстати, дети нашли библиотеку и спасли оттуда несколько книг, может, пойдем туда все вместе и наберем книг для других детей?» — потому что они именно так всегда и делали, — и тогда старика найдут. Но никто никуда не пошел. Наверное, дело в том, что весь следующий день лил дождь и все тети, дети и старики не высовывались на улицу. А может быть, старик был одиночка и жил в библиотеке сам по себе — и теперь его труп обнаружат только через сто лет.
Так я и не узнал, что случилось на самом деле. Через пару дней мы двинулись дальше — после того, как дядя Бак и прочие открыли двери в один высотный офисный центр и спасли оттуда все хорошие медные трубы, какие только могли унести. Колено у меня покраснело и распухло там, где старик ударил палкой, но за неделю почти все прошло. За книги стоило и пострадать.
Книг нам хватило на много лет. Мы их читали, передавали другим детям, они их тоже читали, и истории оттуда повлияли и на наши игры, и на сны, и на то, каким мы считали мир. В моем комиксе мне больше всего нравилось, что, даже когда герои уходят в дальние края и там с ними происходят приключения, они всегда возвращаются в свою деревню и все опять вместе и счастливы.
Мико нравились другие истории — где герой уходит и совершает славные подвиги, но не обязательно возвращается домой. К двадцати годам Мико наскучило жить в Труппе, и он отправился в какой-то большой город на севере, где, по слухам, снова запустили электричество. В городах, где мы работали, тоже понемногу начали загораться огни, так что такое вполне могло быть. У Мико по-прежнему был тот же голос, от которого все что угодно казалось отличной идеей, — понимаете? — и еще он нахватался из «Теза ауруса» всяких шикарных слов. Так что, наверное, мне не стоило удивляться, что он уговорил Санни уйти с ним.
Санни через год вернулась — одна. Она не рассказывала, что случилось, а я не спрашивал. Через три месяца родилась Элиза.
Все знают, что она не моя. Но мне все равно.
Мы читаем ей зимними вечерами. Она любит истории.
РОБЕРТ РИД
Могильщик
Роберт Рид (р. 1956), опубликовавший свое первое произведение в 1986 году, является одним из самых плодовитых писателей-фантастов наших дней. Темы его произведений разнообразны, но, вероятно, наибольшую известность ему принесли оригинальные идеи, подобные представленным в романе «Жизненная сила» («Marrow», 2000), который повествует о группе инопланетян и генетически измененных людей, путешествующих по Вселенной в корабле настолько огромном, что внутри его есть собственная планета. Большинство рассказов Рида пока не объединены в сборники, но некоторые можно прочитать в «Драконах из Весеннего Источника» («The Dragons of Springplace», 1999) и «Кукушатах» («The Cuckoo's Boys», 2005)
Лола со мной согласна — более холодной зимы мы еще не видели. Почти каждую ночь температура ниже нуля, иногда намного ниже, и, если печи не топить как следует, по утрам бывает очень холодно. Уж лучше лежать под толстыми одеялами и валять дурака, шутили мы. Но одиннадцать прожитых вместе лет и два переполненных мочевых пузыря обычно не давали нам лениться слишком долго. Кроме того, у нас дюжина собак, которые воем напоминают, что их пора кормить. За последние две недели у нас вошло в привычку выскакивать из постели, быстро одеваться, выбегать на улицу — у Лолы свой туалет, а у меня свой, — а затем, с собаками, следующими по пятам, бежать в дом и бросать поленья в кухонную плиту, чтобы хотя бы одно помещение стало жилым, прежде чем мы пойдем в атаку на новый день.
Холод — это плохо, но и снег этой зимой не выпал. Ни снежинки. Прошлогодняя засуха не дает никаких намеков на отступление: голые деревья и жалкая бурая трава гнутся под пронизывающим северным ветром.