В стране, втянувшейся в войну, конец которой не был виден, а результаты представлялись вовсе неочевидными, раскручивалась инфляция. На некоторые продукты первой необходимости (мука, масло, сахар, крупы и тому подобное) уже были введены нормы распределения. Как следствие, немедленно возник черный рынок и цены поскакали ввысь лихим аллюром.
Так что заработок Адди, становился серьезным материальным фактором для ее семьи, тем более, что никто другой не мог взять на себя роль локомотива в этом вопросе. Госпожа Моложик все более слабела и могла делать только очень простую работу по дому. Ее пенсия была невелика, а инфляция с каждой неделей отгрызала от этих небольших денег все новые и новые куски.
Вдова Варбоди никак не могла справиться с депрессией. Она очень переживала то обстоятельство, что не может найти себе никакого заработка, и от этого погружалась в пучину черного уныния еще глубже. Темар? Ну, Темар был всего лишь мальчишкой-гимназистом. Как работник он пока еще никому не был нужен. Пару раз ему удалось поработать на почте, заменяя на время болезни почтальонов, доставлявших жителям района газеты и журналы, и он с гордостью принес в дом заработанные гроши, но при этом вынужден был пропустить несколько уроков, а также получил довольно много неудовлетворительных оценок, поскольку не успел подготовить домашние задания. Мать была этим страшно расстроена, но особенно неприятно было то, что она тут же приняла на свой счет вину за то, что мальчик попробовал зарабатывать деньги и в результате стал хуже учиться.
Чувство вины, принимая во внимание душевную организацию госпожи Варбоди, вылилось в углубление депрессии. Она никак не могла собраться, все валилось у нее из рук. Она нередко замирала в оцепенении, выполняя какую-либо несложную работу по дому, или могла часами сидеть, забившись в какой-нибудь угол, будучи погружена в омут медленно прокручивающихся и неизменно тревожных мыслей; почти ничего не ела, отчасти потому, что корила себя дармоедством, стремительно худела и дурнела.
В конце-концов Адди была вынуждена буквально заставить мать пойти на прием к психиатру. Тот не сказал ничего утешительного: депрессия с перспективой развития в депрессивный психоз; нужно лечиться. Однако на частную клинику неврозов у семьи уже денег не было, а госпитализация в рамках государственной социальной программы требовала подождать месяца два-три в очереди. Так что домашнее лечение матери тоже легло на плечи скромной и самоотверженной Адди.
Лорри, находясь в Продниппе, конечно, не могла быть совершенно спокойной, так как переживала за своих близких, но реально все эти сложности коснулись ее только в том смысле, что она уже никак не могла рассчитывать на материальную поддержку из Инзо, а должна была полагаться только на свои собственные силы. Практичная и ответственная, она, к счастью, была способна пожертвовать любыми соблазнами молодой жизни ради успехов в учебе, имея ввиду главную для себя задачу: ни в коем случае не потерять право на бесплатное обучение и на Стиллеровскую стипендию. Лорри учила, зубрила, не спала ночами ради успешной сдачи зачетов и экзаменов и, внутренне стиснув зубы, активничала в мероприятиях университетской организации МС.
За семь месяцев, прошедших с начала войны, Проднипп приобрел окончательно военный вид. Масса людей в армейской форме — город стал крупным центром формирования, тылового обеспечения и транзита войск. С одиннадцати часов вечера до шести утра действовал комендантский час; позиции и посты ПВО на улицах и крышах зданий; военные патрули с желтыми повязками на рукавах, дружинники гражданской обороны — с белыми; шторы светомаскировки внутри помещений на каждом окне; стекла, укрепленные бумажной клейкой лентой строго по инструкции ГО: две вертикальные и две горизонтальные перекрещивающиеся полоски — что придало городскому пейзажу дополнительный и очень не подходивший ему колорит несколько тюремного оттенка. Крупных разрушений в городе не было, но несколько ран в виде разбитых бомбами домов на окраинах и даже в центре столица Рукра уже успела получить.
Война отнимала у страны много сил и, не принося, во всяком случае — пока, никаких выгод, жадно жрала материальные и людские ресурсы. Обычных методов регулирования экономики в таких условиях уже не хватало, и правительство все чаще и все шире начинало прибегать к мобилизационным мерам.
Сверхурочные работы без дополнительной оплаты в военной промышленности, обязанность отработать несколько часов в неделю на оборону в свободное время или в выходные дни было признано государственной необходимостью и патриотическим долгом каждого гражданина. Ежегодные отпуска сократили до одной недели, праздничные дни до окончания военных действий становились рабочими. Гели до войны, скажем, бродяжничество и попрошайничество как образ жизни хотя и признавались аморальными, недостойными порядочного человека занятиями, но во всяком случае не являлись поводом для строгого административного преследования, то теперь специальным указом Президента подобные действия квалифицировались как «дезертирство с трудового фронта» и влекли за собой заключение в специальных «воспитательных зонах» с обязательным, а в необходимых случаях, принудительным привлечением к общественно-полезным работам. Исключение делалось только для очевидных калек и инвалидов. Строжайшим образом наказывалось самовольное оставление работы или невыполнение норм выработки без уважительных причин во всех отраслях производства, тем или иным образом связанных с военными поставками. Три актированных случая могли явиться основанием для направления в ту же «воспитательную зону». Даже в университете, где училась Лорри, уже нельзя было запросто, по весеннему делу, или по причине внесезонного загула пропустить несколько учебных часов. «Вам, — говорил на общем собрании студентов ректор, — страна дала возможность в это трудное время закончить обучение. Многим предоставлена отсрочка от призыва в армию. И пользоваться таким благом, демонстрируя при этом расхлябанность и пренебрежение к процессу приобретения знаний, означает попросту саботаж подготовки нужных Родине специалистов, предательство собственной страны!»
Десятка два студентов, недостаточно внявших увещеваниям, были показательно отчислены и, в результате, с неизбежностью оказались кто на трудовом, а кто и на военном фронте.
А там по всей линии боевых действий все шло своим чередом.
Генеральные штабы противников строили один другому хитроумные ковы, маневрировали резервами, производили скрытые переброски войск, нащупывали слабые места в обороне противника.
Периодически под звуки фанфар дикторы и комментаторы радио и телеканалов НДФ возвещали об успешном начале очередного решительного наступления на позиции противника то в дельте Смилты, то в Танрагской низменности, то в районе Больших Озер, то через перевалы Плоских Гор… Сообщались огромные цифры потерь убитыми, ранеными и пленными, которые понесло Объединенное Королевство и неизменно значительно меньшие — у НДФ. Фанфары гремели, как правило, несколько дней, затем появлялись сообщения об ожесточенном сопротивлении противника у такого-то или такого-то узла обороны, позже можно было услышать, что «в связи с достижением тактических и стратегических целей операции войскам на данном участке фронта отдан приказ перейти к обороне». Далее начинались менее торжественные, но произносимые твердыми уверенными голосами сообщения о «попытках противника организовать контрнаступление» и о том, что такие поползновения отбиты с большими для супостата потерями (и снова внушительные цифры вражеского ущерба: убитые, раненые, пленные…) и, наконец, как бы между прочим, среди сообщений с других фронтов можно было узнать, что там, где еще совсем недавно успешно развивалось решительное наступление, производится стратегически необходимый планомерный отвод войск на заранее подготовленные позиции с целью «выравнивания линии фронта».