Марк повернулся и увидел, как к ним буквально летела Эвелин. Она даже не летела, а парила над полом. Её шаль тянулась по полу, закрывая ноги, и от этого складывалось впечатление, что она летит. Она села на стул Габриэля и стала смотреть на огонь.
— Может, вы нам что-нибудь расскажете про него? — спросила Джесс.
К удивлению Марка, Эвелин не раздумывая ответила.
— Жизнь у него была непростая, вот что я скажу! Не просите его рассказывать про войну и подобные вещи!
— Я спросила, как он попал сюда, что в этом такого?
— У него погибли жена и дочь, — спокойно ответила Эвелин. — Для него это больная тема.
— Как они погибли? — в Джесс проснулся интерес.
— Вы двое, чересчур любопытные! Какая вам разница, как они погибли, и почему он переехал жить в лес? Слишком много вы хотите знать! Для вас скоро начнется буря, а вы сидите, пьете пиво и весело проводите время!
— Что? Какая буря? — спросил Марк.
— Буря, которую нашлет Рафаэль Даэнтрак, — ответила Эвелин.
— Плевать мне на его бурю!
— Тебе плевать, а он убьет тебя, — Эвелин улыбнулась.
— Мы вернули браслет на место, — процедил сквозь зубы Марк. — Мне плевать, важна ему эта вещь или нет. Я никому ничего не должен.
— Пойду ка я спать, — сказала Джесс. — Скучно с вами.
Она вошла в комнату и стремительно закрыла дверь.
Марк взял со стола бутылку пива, посмотрел сквозь нее на огонь, пытаясь узнать, сколько там осталось пива, и глубоко вздохнул. Он подозрительно посмотрел на Эвелин: она снова смотрела в огонь и улыбалась. «Если твоя жизнь была такой страшной, почему ты сидишь тут и улыбаешься?».
Так они сидели и молчали. Марк потянулся к столу за очередной бутылкой. Как только он наклонился, его ребра пронзила резкая боль. Неприятное ощущение ушло так же быстро, как и возникло. Марк потер ушибленную грудину и открыл бутылку пива. Он посмотрел на огонь и стал распивать её в одиночестве, потому что Эвелин он не считал за компаньона. Настроение отбило напрочь. Ожидание отличного вечера улетучилось, как пар. Один надулся, вторая — возможно, тоже. Остались только они с Эвелин, пытающиеся общаться посредством телепатии. Ему даже нравилось её молчание. В этот момент ему не хотелось говорить ни о чем, включая дьявольский культ и его «директора», поклоняющегося синему браслету, как богу войны.
В голову Марка лезли разные мысли. Когда его мозг получал определенную дозу алкоголя Марк открывал в себе философа. Он вспомнил, как на каждой пьянке с Исааком Леви, тот рассказывал много интересных вещей. Они всегда беседовали с ним о проблемах «мира сего», как любил выражаться Исаак, о вопросах вечности и бытия. Друг-еврей всегда рассказывал Марку много интересного, но за что он его не любил, так это за навязывание своей точки зрения. Исаак Леви всегда считал себя правым во всем. Говорил о том, о чем обычно любят говорить глупые евреи: про избранность своего народа и прочую чепуху. Марк пропускал его пламенные речи мимо ушей, но это не всегда удавалось. В предпоследний раз Исаак даже предлагал Марку принять иудаизм. «Аскерт, не уезжай завтра в Марвилль. Переночуешь у меня, а завтра мы сходим к Шломо Гольдштейну. У него дома находится небольшая синагога. Ну, так, для своих! Пойдем со мной, может тебе понравится». После этих слов Марк моментально протрезвел. Полторы бутылки виски в желудке превратились в воду от слов Исаака Леви. «Чертов скряга, пытался заманить меня в свою секту. Секту? Что происходит? В последнее время меня окружают секты. Даже здесь в лесу где-то бегают голые сектанты, поклоняющиеся браслету и мертвой женщине». От этих мыслей Марк даже оживился.
Он посмотрел на полку и увидел еще две бутылки пива. Это обстоятельство ободрило его еще больше. Идти спать — рано, да и спать не хочется. Утром идти тоже никуда не надо… «Странно, а почему утром никуда не надо идти?» Марк совершенно забыл, что он является начальником предприятия, забыл, что, возможно, является без вести пропавшим. Он забыл, что каждое утро просыпался и шел на работу. Последний раз он ходил в офис позавчера, а ему казалось, что прошла минимум неделя. С этими бегами, Джесс, Эвелин и Габриэлем он забыл обо все на свете.
Он посмотрел на Эвелин — она сидела и смотрела на огонь. Марк перевел взгляд с нее на пламя и на миг задержался глазами на тлеющих головешках. Говорят вечно можно смотреть на три вещи: огонь, воду и что-то там еще. Третью вещь придумывал каждый сам для себя. Марк так и не придумал третий компонент. Он снова посмотрел на Эвелин. В её голубых глазах отражались играющие языки пламени. «Я хотел поговорить с ней о чем-нибудь. Сейчас самое прекрасное время!»
— Эвелин, — Марк говорил уверенно. — Фотография в комнате Габриэля. Кто на ней?
Секунд десять Эвелин еще смотрела на пламя. Потом повернулась к Марку и произнесла:
— Его мать. Красивая, правда?
— Не то слово! — с восхищением сказал Марк. Он был в прекрасном расслабленном состоянии. Третья бутылка пива исправно выполняла свою работу. — Сегодня утром увидел рамку на столе. Взял в руки, и обалдел — какая красавица! Её убили?
Только после своего вопроса, Марк понял, что его не стоило задавать. Наверное, Габриэль был прав, что они с Джесс хотят послушать таинственные истории про Апокрифос, войну и просто что-то щекочущее нервы.
— Да, её принесли в жертву Пеймону, — у Эвелин был такой тон, будто она ела бутерброд и читала газету.
— Кому? — Марк напряг лицо.
— Дух, демон, бес — называй, как хочешь!
— Эти ваши демоны уже…(Марк хотел сказать «достали», но в последний момент сдержался)…запутали меня окончательно. — Марк заерзал на диване, предвкушая спор. — Вы тоже верите в это? Габриэль рассказывал, что Маргарет вызывала демонов и прочую нечисть. Я представляю себе это так, — Марк придвинулся ближе к столу, поставил бутылку и стал жестикулировать руками. — Жертвенный камень или что-то в этом роде, вокруг которого стоят люди в черных балахонах с масками на лицах. При этом количество людей должно быть строго определенным. Скажем семь или тринадцать, или три. Не суть, короче! На камне лежит связанный человек, над которым жрец заносит ритуальный нож. Нож обязательно целиком из какого-нибудь метеоритного железа. — Марк сделал глоток пива. — Жрец взывает к какому-нибудь демону, к Пеймону, например, и вонзает нож в грудь. Бедная жертва мертва, все находятся в трансовом состоянии, а жрец начинает «вещать» волю демона. Скажите, что все происходит примерно так, да?
Эвелин улыбнулась.
— Честно сказать, я ни разу не была на ритуальном жертвоприношении, будь то человека или животного. Но скажу тебе, что все происходит намного мрачнее. Даже атмосфера там пропитана злом, который, как яд, разъедает в людях все хорошее. — Эвелин поправила волосы на голове. — Ты хочешь, чтобы из преисподней пришел страшный демон с короной на голове, сидя на верблюде? Чтобы все приспешники поклонились ему, а он выполнил их зов?
— Я хочу, чтобы его было видно, — Марк откинулся на спинку дивана. — Демон на верблюде? Что за ерунда?
— В старинных гримуарах по демонологии Пеймон изображался сидящим на верблюде. — Эвелин встала со стула и села к нему на диван. — Ладно, демоны — демонами. Спрошу тебя о совершенно другом, Марк — ты веришь в Бога? Такие беседы нужно начинать с Бога, а не дьявола.
— Нет, я атеист. — Марк решил, что настало время отстаивать свои интересы.
— Атеист, говоришь?! А в дьявола ты веришь?
— И в него я не верю! Я ни в кого и ни во что не верю!
— То есть получается, ты не атеист?
— Как, я же ни во что не верю! — удивленно спросил Марк.
— Атеист не верит лишь в Бога. Ты же не веришь вообще ни во что! Твое мировоззрение ближе всего к агностицизму. Марк, ты веришь только в то, что видишь и можешь потрогать руками, я права?
— Да, в самую точку. Глаза, ум, эмоции, обоняние и осязание никогда не обманут.
— Сказав «никогда» ты немного переборщил. В нашем мире не существует абсолютной истины, а об органах чувств я вообще молчу: они часто лгут нам. Значит, веришь в то, что видишь?
— Да, именно так! — кивнул головой Марк.
Если бы они беседовали вчера, то подробные расспросы уже вывели бы Марка из себя, но не в этом случае. Эвелин являла собой сосредоточие хладнокровности, здравого смысла и мудрости. Каждое её слово и предложение были особенными.