Вероятно, к самым ранним логиям восходят знаменитые речения из Нагорной проповеди Евангелия от Матфея: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (5. 3–6). Они имеют аналогии в Евангелии от Луки и в Евангелии от Фомы (в последнем они приведены в виде отдельных, не связанных друг с другом речений). Сопоставление этих трех евангелий позволяет ясно представить себе, как использовались речения различными авторами: «…блаженны нищие [20], ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь» (Лк. 6. 20–21). «Иисус сказал: Блаженны бедные, ибо ваше царствие небесное; Иисус сказал: Блаженны вы, когда вас ненавидят (и) вас преследуют. И не найдут места там, где вас преследовали; Иисус сказал: Блаженны те, которых преследовали в их сердце; это те, которые познали Отца в истине. Блаженны голодные, потому что чрево того, кто желает, будет насыщено» (Фома. 59, 72, 73).
В основе всех этих эсхатологических обещаний лежит возглашение блаженства нищим (бедным), голодным, преследуемым. Выражение Матфея «нищие духом» соответствует аналогичному выражению из кумранской рукописи (возможный вариант чтения — кроткие духом) [21]. Одно из объяснений этого выражения — «нищие по духу» (т. е. добровольно) [22]. Речение «блаженны кроткие…» восходит к ветхозаветному псалму: «А кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира» (36. 11), которому в христианском писании придан эсхатологический смысл (имеется в виду: наследуют землю после Страшного суда). Оба этих речения приведены у Матфея, по всей вероятности, в наиболее ранней версии, восходящей к иудео христианским записям. В Евангелии от Луки в соответствии с его общей тенденцией сочувствия к беднякам [23], выделения темы сострадания — речения упрощены: блаженны просто голодные и жаждущие; нет цитаты из ветхозаветного псалма [24]. У Фомы в речение о преследуемых (оно у него продублировано) вставлены слова «те, которые познали Отца в истине» (т. е. речь идет не о преследуемых вообще, а о тех, кто познал «истину»). Кроме того, в Евангелии от Фомы прибавлено обещание блаженства «избранным» (в духе гностических учений): «Блаженны единственные и избранные, ибо вы найдете царствие. Ибо вы От него, (и) вы снова туда возвратитесь» (54). Характерно, что это речение помещено в тексте раньше речения о блаженстве бедным: оно как бы дает направление для толкования тех речений, текст которых остался без особых изменений (не просто бедные, но такие, которые «избраны»).
Примеры подобного использования речений в разных контекстах будут приведены дальше в связи с разбором конкретных апокрифов. Они показывают, что сама по себе запись не воспринималась как священный текст, священными были слова, приписанные Иисусу. Эти слова можно было толковать, открывать их истинный, с точки зрения данного проповедника, смысл. Порядок записи не имел значения, речения даже иногда разделялись [25]. Такое использование речений неизбежно вело к расхождению традиции, которое особенно должно было усилиться после поражения I иудейского восстания, разрушения храма, уничтожения и рассеяния иерусалимской христианской общины, которая, если судить по посланиям Павла, претендовала на обладание наибольшим авторитетом в вопросах вероучения.
Разброд среди христиан после разгрома восстания послужил причиной усиления расхождений в содержании проповедей. Кроме того, все меньше оставалось людей, которые могли сказать, что они слышали слова самого Иисуса или по крайней мере слова его учеников. В этих условиях все более насущной становится потребность свести воедино отдельные элементы традиции, создать писаное «благовестив», фиксирующее учение Иисуса. Появляется новый жанр, которого не знала ни библейская, ни античная литература, — развернутое повествование, «ядром» которого было христианское учение об искупительной смерти и воскресении Иисуса; вокруг «ядра» группировались речения Иисуса и притчи, библейские пророчества о мессии, эпизоды из жизни Иисуса, соответствующие этим пророчествам («да сбудется реченное…»), рассказы о чудесах, им совершенных. Складывается своеобразное сочетание поучения и рассказа, характерное для евангелий, вошедших в Новый завет, и для ряда евангелий, в него не включенных, в частности для евангелий иудео–христиан.
22
Этот перевод предложен С. С. Аверинцевым (см.: История древнего мира / Под ред. Дьяконова И. М., Нероновой В. Д., Свенцицкой М. С. Т. III. M., 1982. С. 126).
23
Согласно этой тенденции, Иисус у Луки рождается не в доме (ср.: Мф. 2. 11), а в хлеве: «…и положила младенца в ясли…» Поклониться ему пришли пастухи, а не восточные мудрецы (волхвы–в русском переводе), как у Матфея.
24
Эта особенность, по–видимому, связана с тем, что автор третьего евангелия явно был греком, у него меньше, чем у Матфея, использована ветхозаветная литература, и адресовался он читателям из неиудеев (см.: Козаржевский А. Ч. Указ. соч. С. 50–52).
25
Например, оксиринхский логий (I): «Иисус сказал: Там, где (двое, они не) без бога, а там, где один, я говорю вам это, я с ним. Подними камень, ты найдешь меня там, разруби дерево, я тоже там» — в коптском тексте Евангелия от Фомы разделен между двумя речениями (первая часть греческого логия в речении 35, вторая — в 81). Подробнее об этом см.: Трофимова М. К. Историко–философские вопросы гностицизма. С. 83.