17 В обвинениях, выдвинутых против Иисуса, было, согласно каноническим евангелиям, и обвинение в намерении разрушить Иерусалимский храм (Мф. 27.40; Мк. 15.29), вероятно, такое же обвинение было упомянуто и в Евангелии от Петра, только в нем оно конкретизировано и перенесено также на учеников (единственно возможный реальный способ уничтожить храм — поджечь его).
18 «День господнен» — воскресенье.
19 Этот вопрос и ответ предполагают, что в промежуток между распятием и воскресением Иисус находился в загробном мире. Апокриф, таким образом, отражает начавшую складываться легенду о нисхождении Христа в ад, о котором затем будет рассказано в более позднем Евангелии от Никодима, созданном не ранее III в. и дошедшем в латинском переводе. В последней части Евангелия от Никодима рисуется совершенно фантастическая картина путешествия Иисуса в ад, где он хватает Сатану и приказывает заковать его в цепи. В Евангелии от Петра есть лишь намек на то, что Христос проповедовал не только живым, но и умершим (вероятно, по мысли автора, чтобы спасти и их)
20 Похожий рассказ содержится в Евангелии от Матфея, только в нем иудейские старейшины обращаются к Пилату один раз — чтобы он дал стражу к гробнице; второй раз, узнав о воскресении, они просят не Пилата, а воинов, чтобы они не рассказывали о чудесах, но распустили бы слух, что ученики украли тело (Мф. 28.12–14).
21 Здесь, как и в некоторых других местах, иудеи означают не весь народ, а верхушку (старейшины, жрецы, фарисеи).
22 Автор, по-видимому, не вполне ясно представляет, что именно должны были сделать иудейские женщины у могилы умершего. Для него самое главное то, что они должны были его оплакать.
23 На самом деле, если следовать логике евангельской легенды, учеников Иисуса в это время должно было быть одиннадцать. Однако и в отдельных местах Нового завета говорится о «двенадцати» после смерти Иисуса (Ин. 20.24: «Фома же один из двенадцати…»; в Первом послании к Коринфянам сказано, что Иисус «явился Кифе, потом двенадцати». — 15.5). Число «двенадцать» воспринималось в иудейской среде как священное, оно было связано с двенадцатью коленами Израиля: в Евангелии от Матфея сказано, что во время Страшного суда ученики Иисуса сядут «на двенадцати престолах судить двенадцать колен израилевых» (19.28). В Апокалипсисе Иоанна город Иерусалим, сходящий с неба, имеет двенадцать ворот, а на воротах написаны имена двенадцати колен сынов израилевых (21.12), в кумранской общине также были двенадцать старейшин. В «Деяниях апостолов» (1.26) говорится, что для сохранения «двенадцати» в их число по жребию был избран некий Матфий (Маттиас — по-гречески), который, однако, в дальнейших рассказах не действует. Избрание это прошло, согласно рассказу «Деяний», уже после явления Иисуса апостолам.
24 Левий Алфеев упомянут у Марка (2.14), но затем сыном Алфея (3.12) назван Иаков, как и в евангелиях от Луки и Матфея. Списки апостолов в каноне не идентичны (ср.: Лк. 6.14–16; Мф. 10.2–4; для устранения противоречий в списках апостолов церковная традиция отождествляет Фаддея с Иудой Иаковлевым)
25 По-видимому, дальше следовали слова о том, как был призван Левий (по Евангелию от Марка, он был сборщиком пошлин), а затем должно было рассказываться о явлении Иисуса ученикам во время рыбной ловли (ср… Ин. 21.1, где говорится о явлении Иисуса при море Тибериадском, правда, это было не первое его явление); евангельская традиция расходится в описании, каким ученикам, где и когда явился Иисус (ср.: Мк. 16.14; Лк. 24.34). Вероятно, среди первых христиан бытовало много рассказов о явлении Иисуса, и каждый евангелист выбирал тот, который соответствовал наиболее почитаемой им традиции.
Протоевангелие Иакова
* * *
Во II в., когда уже были созданы основные почитаемые евангелия, появляются своеобразные произведения, примыкавшие к евангелиям и заполнявшие пробелы в рассказах о жизни основателя христианства и связанных с ним людей. Расширение состава верующих, приток в христианские общины греков, сирийцев, италиков, египтян привели к тому, что все эти люди привнесли в христианство свои традиции. Искренне отказываясь от почитания своих старых богов, они тем не менее сохраняли свои вкусы, прежнее восприятие мира, перенося привычные литературные и сказочно-философские образы на то божество, которому они стали поклоняться.