Как следует из этих слов, на том высоком уровне просветленности, о котором говорится в тексте, естественная смерть человека перестает быть решающим рубежом. Полнота гносиса доступна человеку, «даже если он обитает в мире».
Пассаж из Евангелия от Марии во многом перекликается и с Апокрифом Иоанна. Еще В. Тилль отметил сходство этих двух произведений в именах властей. На сравнение напрашивается часть апокрифа, посвященная тому, что ожидает души. В обоих памятниках встречаются понятия покоя и молчания, несущие столь важную смысловую нагрузку. И там и тут говорится о путах забвения и незнании, хотя и в разных планах: апокриф включает это в ответ на вопрос о происхождении судьбы, в евангелии же об этих путах говорит избавляющаяся от них душа.
Как уже было сказано, легенда о Марии Магдалине известна в гностической литературе в разных редакциях. Евангелие от Марии своей сдержанностью по отношению к роли Марии напоминает новозаветную традицию. Тем не менее и в текстах совсем иного толка, на которые ссылается Епифаний, уловимы точки соприкосновения с Евангелием от Марии. Например, в части «Панариона», посвященной ереси гностиков (они у Епифания выделены наряду с василидианами, николаитами, карпократианами, керинфианами, валентинианами и так далее), говорится об архонтах семи небес и о том, каким образом «души спасаются». «Душа, исходя отсюда, проходит через этих архонтов и не может не пройти, если не будет сколько-нибудь в полноте знания, или, — добавляет от себя Епифаний, — лучше сказать, сего незнания, и исполненная им, не избежит рук архонтов и властей» (XXVI. 10). Однако дальнейшее разъяснение этого «знания» («незнания») не напоминает пассажа из Евангелия от Марии. В другом месте Епифаний пишет: «Под именем же святого ученика Филиппа выдают подложное евангелие; в нем говорится: «Открыл мне Господь, что душе должно говорить при восхождении на небо и как отвечать каждой из высших сил»; именно говорит она: «Познала я сама себя… Я знаю о тебе, — продолжает она, — кто ты, ибо принадлежу к высшим…»» (XXVI. 13). Но и этот текст, в известной мере ассоциируемый с Евангелием от Марии, перемежается подробностями, не имеющими общего с последним, уводит Епифания к толкованию, не приложимому к коптскому документу.
Пассаж из евангелия располагает к сопоставлениям не только с гностической традицией. Типологически он в той или иной мере близок памятникам разных культур. Тема восхождения души, сопровождаемого столкновением со злыми силами, проступающее в диалоге разгадывание загадок, форма, тяготеющая к ритмическим эффектам, позволяют смотреть на текст как на цельный, в своих истоках, быть может, восходящий к обрядам посвящений.
Но вернемся к вопросу, поставленному в начале очерка — о монолитности и гетерогенности апокрифа. Каким бы своеобразным и цельным ни представлялся исследованный выше отрывок, налицо его тесная связь с другими частями памятника. Тема внутреннего очищения человека, организующая пассаж о восхождении души, напоминает первые поучения в евангелии — о грехе, болезнях, смерти (7.13-8.10). Слова Спасителя, следующие затем («Мой мир, приобретите его себе! Берегитесь, как бы кто-нибудь не ввел вас в заблуждение, говоря: «Вот, здесь!» или «Вот, там!» Ибо Сын человека внутри вас. Следуйте за ним!») (8.14-20) выдержаны в том же ключе, что и пассаж — напряженного внимания к внутренним ценностям. Эти слова в свою очередь перекликаются с изречениями 2 и 117 Евангелия от Фомы как своей формой, так и содержанием. В одних и тех же словах выражена в начале евангелия мысль о разрешении: «Все существа, все произведения, все творения пребывают друг в друге и друг с другом; и они снова разрешатся в их собственном корне. Ведь природа материи разрешается в том, что составляет ее единственную природу» (7.3-8), — и в заключительных репликах души из отрывка: «Меня не познали, я же, я познала, что все подлежит разрешению, будь то вещи земные, будь то небесные» (15.20-16.1); «В мире я была разрешена от мира (вар.: миром) и в отпечатке отпечатком свыше» (16.21-17.3).
Евангелие от Марии