Такое противопоставление народа и жречества могло восходить к иудео-христианам и даже к более ранним иудейским сектантским группам, например кумранитам, которые резко отрицательно относились к иудейским первосвященникам и к самому Иерусалимскому храму[13]. В этой связи следует сказать, что точка зрения, высказывавшаяся в научной литературе[14] об антииудейской тенденции Евангелия от Петра, представляется необоснованной: обвинение ненавистного Ирода и иудейской верхушки, а не всего народа скорее отражает острые споры внутри иудаизма, чем противопоставление иудеев и христиан.
Специфической особенностью Евангелия от Петра представляется описание жизни и воскресения Иисуса. Иисус на кресте не испытывает страданий; единственная произнесенная им фраза — «Сила моя, сила, ты оставила меня!». После этого восклицания он «вознесся» (умер). В новозаветных евангелиях последние слова Иисуса передаются по-разному: в Евангелии от Луки он говорит: «Отче! В руки Твои передаю дух Мой» (23.46), в Евангелии от Иоанна Иисус после разговора с учеником, которому поручал мать свою, говорит: «Жажду» (евангелист прибавляет: «да сбудется Писание») — и затем произносит последнее слово: «Совершилось» (19.28-30). Евангелии от Марка и от Матфея приводят по-арамейски цитату из ветхозаветного псалма, которую и произнес Иисус перед смертью: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» (Мф. 27.46; Мк. 15.34), — драматический эпизод, который восходит, по всей вероятности, к древнейшей арамейской традиции о казни Иисуса. Фрагмент Евангелия от Петра дает своеобразную перефразировку, восходящую к ранней традиции, отраженной у Марка и Матфея; автор Евангелия от Петра заменил Бога «силой», что явилось, как и совсем иные редакции последних слов Иисуса у Луки и Иоанна, следствием сакрализации его образа.
Итак, согласно Евангелию от Петра, пока некая сила находилась у Иисуса, он не испытывал страдании, но, как только она его оставила, он умер. Это восклицание не имеет того горького смысла, какой могло иметь обращение к оставившему его (то есть как бы забывшему о нем) Богу: божественная сила покидает тело, и он перестает жить земной жизнью. Понятие о божественной силе существовало в гностических учениях (см., например, Апокриф Иоанна, где говорится в силе незримого духа, которую он дает зонам). Однако вряд ли на этом основании «силу» Евангелия от Петра следует отождествлять с гностическим понятием. Климент Александрийский писал о силе, вошедшей в Христа при крещении (Excerpta ex Thedot. Opera. 61), что соответствовало учению иудео-христиан о том, что дух вошел в проповедника Иисуса при крещении. В «Деяниях апостолов» Петр говорит, что Бог помазал Иисуса «духом святым и силою» (10.38). Не исключено, что слова о силе вложены в уста Петра автором «Деяний апостолов» неслучайно, такая проповедь связывалась в христианской традиции (может быть, уже записанной) именно с его именем.
Текст фрагмента также не дает оснований говорить о прямом влиянии докетов, которые, по словам Серапиона, почитали это евангелие, хотя и не они писали его. Докеты, как и ряд гностических авторов, считали пребывание Иисуса на земле кажущимся (в гностическом Евангелии Истины о Христе сказано, что он пришел в «подобии тела»); но отсутствие страданий означало не кажущееся телесное существование, а лишь присутствие в теле божественной силы, которая от этих страданий избавляла. Реальность тела подчеркнута в Евангелии от Петра хотя бы тем, что, когда его сняли с креста и положили на землю, земля содрогнулась. Характерно также, что и к умершему Иисусу автор продолжает применять слово «Господь» («И тогда вытащили гвозди из рук Господа и положили его на землю». — 6.21).
Совсем фантастично в Евангелии от Петра выглядит описание воскресения Иисуса. В новозаветных евангелиях сам момент воскресения совершается втайне: ученики видят пустую могилу, ангелов (ангела), возвещающих о воскресении, а затем им является уже воскресший Иисус. У Петра описаны все детали воскресения, и происходит оно на глазах многих свидетелей: сначала небеса раскрылись, и оттуда спустились два ангела (мужа), которые вошли в гробницу и вывели оттуда третьего, но не в прежнем, человеческом, а в фантастическом облике (голова его была «выше неба»). За ними шествует крест, причем с креста раздается ответ на вопрос, прозвучавший с неба: «Проповедовал ли Ты усопшим?» Описание воскресения не имеет параллелей в других известных нам евангелиях (не исключено, что какой-либо подобный рассказ входил и в другие не дошедшие до нас апокрифы). Но сама идея воскресения тела в преображенном виде не была чужда христианским группам. В Апокалипсисе Иоанна, наиболее близком к иудео-христианству произведении Нового завета, Христос также имеет фантастический облик. Он предстает в виде агнца «как бы закланного, имеющего семь рогов и семь очей» (5.6), которые символизировали семь духов божиих, то есть воскресший Христос мог являться уже в любом виде, который не столько раскрывал, сколько намекал на истинную, непостижимую сущность его. В гностическом Евангелии от Филиппа телесное воскресение трактуется особым образом: «Ни плоть, ни кровь не могут наследовать царства божия». Согласно этому речению, плоть Иисуса — Логос, а его кровь — Дух святой (23).
13
Так, И. Д. Амусин пишет, что члены кумранской общины считали иерусалимское священство «нечестивым, а сам храм — оскверненным этим священством» (см.:
14
См., например: