- Трегор, я ужин принесла, оставлю на кухне. Келис сказала, что на сегодня у тебя есть помощник, все заботы оставлю на него, - женский голос донесся из глубин дома, послышалось цоканье копыт. Хозяин дома чертыхнулся, но останавливать женщину не стал, лишь кинул вдогонку слово благодарности.
- Ну, пойдем, что ли ужинать, надеюсь, на тебя тоже принесли, - развернулся и пошел в сторону кухни, качая головой, изредка бросая на меня хмурый взгляд. Свободная светлая кухня с печью в углу и массивным деревянным столом не пахла жизнью, здесь давно никто не готовил. Единственный табурет на кухне стоял под столом, изрядно присыпанный пылью. На столе стояли две керамических чашки, две кружки и две деревянных ложки, корзинка хлеба. На деревянной подставке стоял чугунок с парящей из-под чуть приоткрытой крышки кашей с мясом, чайник с заваренными травами. Отдельной композицией стояла чашка с творогом с какими-то ягодами, мед, крынка молока и крынка прикрытая тканью, по мою душу, пахло от нее кровью. Вытащил табурет, смахнул с него пыль рукой и двинулся к рукомойнику, поплескался и подошел к столу, наблюдая за Трегором. Кентавр не нуждался в табурете, по-лошадиному лег, подогнув под себя ноги, на соломенный коврик перед столом так, что его человеческая часть тела почти упиралась животом в крышку стола.
- Придется сегодня тебе, а не мне побыть сиделкой, - скривил губы в ухмылке мужчина,- сам ешь, потом мне пару ложек дашь, - перспектива того, что его будет кормить с ложки ребенок, его не радовала. А я лишь фыркнул на его слова, и порадовался, что он сел ближе к краю стола, рядом с углом, и сам тоже пристроился с краю на смежную сторону, по правую руку от него. Мне не сложно и двумя руками поработать, к тому же левша, но и правой рукой прекрасно владею, ведь в советском союзе левшей переучивали, от того я теперь поочередно, то в одной, то в другой руке ложку держу, никак не разберусь как сподручней. Спорно разложил по чашкам гречки с мясом половником, что лежал тут же, да налил в кружки сбора, есть хотелось ощутимо.
- Горячая еда всяко вкуснее холодной, - наставительно произнес и сунул ему ложку каши левой рукой, одновременно с этим сам вкусил вкусную кашу правой…
Трегор
Я вполне смирился с тем, что меня кормит кера Ксара, она меня еще маленького нянчила, но то, что меня будет с ложки кормить ребенок, не вдохновляло совсем. К тому же дети обычно не пылают быть сиделками, пусть Поль и не произвел впечатления обычного беззаботного ребенка, но и я не мог предположить не детской реакции на такое заявление. Упрашивать или объяснять что-то я был не намерен, но Поль со сноровкой разложил кашу по тарелкам, взял по ложке в каждую руку
- Горячая еда всяко вкуснее холодной, - наставительно произнес и сунул мне ложку каши левой рукой, одновременно с этим сам вкушал гречку правой, не уделяя мне особого внимания и не следя, прожевал я или нет. Орудовал он умело, при этом почти не глядя на меня, периодически подсовывая мне еще кусок ржаного хлеба, а сам налегал только на кашу. Разговаривать за едой он не спешил и щедро клал в мою чашку добавки, аккуратно, но без лишнего беспокойства поил из кружки. Но, когда был пододвинут поближе творог, в его руках осталась лишь одна ложка, которой он кормил меня. Сам он расслабился и потягивал чай, периодически прикрывая глаза, но мимо моего рта не промахивался. Такой прием пищи мне даже понравился, мне не заглядывали в рот, не спешили утереть полотенцем подбородок, если я неудачно хлебнул чая или чего-то другого, не переживали, что может быть слишком горячо, солено, остро и так далее. До этого меня кормили, а сегодня со мной делили ужин, пожалуй, так не бывало даже с Келис во время перекусов в лесу.
- Чего творог не ешь, не любишь - уловив момент, когда он призадумался, спросил его, чтобы начать разговор.
- А-а, творог, - он посмотрел на чашку с упомянутым продуктом и зачерпнув ложкой направил ко мне, оставалось съесть, - особой любви не питаю, да и у меня отдельный рацион. Вон, во второй крынке. Как поешь, приложусь, как раз каша в желудке уляжется, да и аппетит портить не хочу - ну, учитывая его комплекцию, съел он довольно много для больного, каши почти наравне со мной, но без хлеба, которого я умял добрую мякушку*. Большая чашка творога отправилась вслед за ней, мальчишка ушел в раздумья, скармливая мне белую пищу, и очнулся лишь, когда ложка заскребла по пустому дну. По поводу порчи аппетита я не думал, мыслями возвращаясь к откровениям вечера, я, конечно, решил не спрашивать подробностей о его трагедии, тут, в общем, и так все понятно, но его не детское выражение лица было немного пугающим, как сейчас. Своей меланхоличной задумчивостью он напоминал моего прадеда, тот также мог делать что-то, не контролируя процесс, уходя в мысли или воспоминания, а потом отхлестать хворостиной за провинности, которые, даже будучи в задумчивости, всегда видел.