- Благодарю за трапезу, - кивнул ему в благодарность,- можешь приступать к своему десерту, - он хмыкнул, посмотрев так, словно это я, а не он ребенок и потянулся к крынке. Стянул с нее ткань, и легкий запах железа разлился по кухне. Своей ложкой он размешал содержимое крынки, бросил щепоточку соли и, предвкушая, облизнулся. Наклонил над кружкой, и тягучая темно-красная почти бордовая жидкость полилась из сосуда. Кровь, пусть я уловил ее запах, но увидев, оторопел, наблюдая за ее переливанием. Тихого смешка было достаточно, чтобы я поднял на него взгляд, лукавая улыбка и пляшущие смешинки в глазах, надо мной откровенно потешались, а потом за столом оказался голодный монстр. Таким бывает лишь хищник, настигший свою жертву и вкушающий ее. Куда-то исчезло лукавство и ребячество, он лишь с жадностью глотал, кратко отрываясь, чтобы вздохнуть и вновь присосаться к кружке. Она быстро опустела, и он потянулся за добавкой, кинув на меня предупредительный взгляд, словно я претендовал на этот «деликатес». Допивал он прямо из крынки, почти урча от удовольствия, его пальцы судорожно сжимались на боках глиняного сосуда, вместе с этим его ногти то удлинялись, то возвращались в исходное состояние. На стол он поставил абсолютно чистую тару. А мне теперь больше верилось в россказни о вампирах.
- Благодарю за трапезу, - слизнув кровавые усики, произнес с легкой хрипцой. Перевел на меня осоловевший взгляд, - сорвался малость, - и немного виновато пожал плечами.
Мякушку* - от слова «мякиш», большая в большинстве случаев круглая булка хлеба.
Часть 21: Как просто лечится душа
«Когда близости чересчур, становится очень плохо. И, наоборот, когда этого не хватает, люди готовы идти на любые подвиги. Все, что когда-либо происходило в мировой литературе, — не важно, между родными людьми или нет, — было связано с тем, что кто-то хотел быть вместе. Или эту близость сломать. Вот и все. Здесь важно внутреннее ощущение мира, потому что природа человека двойственна: с одной стороны, он должен быть с кем-то, с другой — он все-таки должен быть один. Редко кому удается быть вместе и при этом сохранить себя».
Сергей Бодров
Трегор
Весна пришла неожиданно быстро. Прошлые зимы для меня тянулись мучительно медленно вероятно от того, что мне не чем было заняться, кроме как давать наставления детям по вечерам, рассказывая старинные предания и былины, да водить молодняк по зимним тропам. Но эта зима разительно отличалась…
Вот уже полгода в моем доме живет чудовище, по другому его назвать, язык не поворачивается. Совет решил оставить его жить у меня, без моего ведома, а он в первый же вечер устроил показательное представление, что я действительно ненадолго поверил, что вампиры – ужасные кровососущие монстры, если ребенок так себя ведет, то каковы взрослые. Сейчас, тот день я вспоминал со смехом, этот паршивец определенно знал, что останется со мной надолго и решил сразу подготовить к своим странностям…
- Сорвался малость,- виновато произнес он, опустошив почти литровую крынку крови. Действительно сорвался, учитывая, что перед этим он уже вроде как поел. Шока не было, лишь удивление, в моей жизни бывало всякое, и видел я многое. Видел, как моих сородичей забивают как скот и пускают на мясо, а потом варят и едят, зрелище, скажу вам, малоприятное. После такого многие выжившие рабы и вовсе отказались от мяса, у меня же нервы оказались покрепче. Поэтому сейчас я мог спокойно сравнить маленького вампира и тех тварей, что посчитали нас скотом, пригодным лишь для пищи, а ведь у них не было, необходимости нас есть. Я смог бы их понять, если бы это был голод, когда переступаешь через себя, чтобы выжить. Убийство ради пропитания, такова звериная природа, а зверь никогда не убивает ради забавы. Те разумные, в которых еще нет гнили, тоже охотятся лишь при нужде. На землях империи же это превратилось в забаву, сначала, загоняли бедное животное со сворами собак или без для потехи, потом перешли и на разумных, в конечном итого, это переросло в безумие, стало показателем солидарности с нравами империи. Если ты не чураешься вкусить плоти разумного, значит, таковым его не считаешь, что же, вполне, в духе насаживаемой религии. А в мальчишке я видел совсем иное, неподдельный голод и жажда, которую может утолить лишь кровь. Его отношение к ней, не знаю, как он это сделал, но на стенках посуды не было и намека на кровь, она была слишком ценна, чтобы ее растрачивать в пустую.