- И часто ты так срываешься? – спросил я находящееся в эйфории чудовище.
- А? – бросил он непонимающий взгляд на меня, но через мгновение ответил более осмысленно, - нет, сам не ожидал от себя такого, первый раз как зверь себя вел, хотя и до этого от кружки было не оторвать, - он свел брови вместе и его лицо приобрело крайне задумчивое выражение, и тихо продолжил, - видимо организм привык к каждодневному приему крови, а тут два дня пути…
Он замолк, поднялся с табурета, окинув кухню недовольным взглядом, и начал составлять грязную посуду в кучу, затем прикрыл все полотенцем. Его движения были плавными и неспешными, не было в них детской порывистости. Не спешил он и с разговорами, впрочем, как и я, мы словно прощупывали друг друга молчанием. Я следил за ним, он за мной. Нет, его взгляд не уперся в меня, он блуждал по дому, но отчего-то мне казалось, что стены говорят ему больше, чем мой внешний вид. Я же, хоть и умел общаться с детьми, даже любил, пусть и был асоциален в какой-то степени, даже не пытался его разговорить. Вероятно, тогда боялся его спугнуть, слишком он был похож на дикого зверя, таким нужно время привыкнуть к обстановке и окружению, почувствовать, что он в безопасности. Судя по его взгляду мое «логово» он одобрил, хотя и недоволен общей запущенностью обители.
- Осматривайся, - сказал ему, поднимаясь, нужно было проверить парушку, вода уже должна была нагреться. Он кивнул и вышел следом за мной, ступая неслышно в мягких кожаных туфлях, направился во внутренний двор. Чан с водой уже гудел, а горюч камень почти догорел, обогрев помещение и накалив камни. Пошел за мальчишкой, мне было интересно, как он отреагирует на то, что ему еще и мыться со мной предстоит. Нашелся он в выделенной ему комнате, он разбирал сумку со своими вещами, видимо ее принесла Ксара вместе с ужином, оставив в сенях, поскольку я ее нет заметил. Поль все был также задумчив, но крайне аккуратен, вынимая рубашки расшитые умелой рукой и другие элементы гардероба, сворачивал и складывал ровной стопкой на сундук, предварительно сметя с него пыль.
- Идем, возьмешь свежие полотенца да в парушку, пока жар есть, - отрывая от нужного, но не срочного дела, позвал его.
- Ага, иду, - помедлив немного, ответил ребенок, странный ребенок.
В парушке было довольно таки жарко, плеснешь на камни воды, так и вовсе хорошо станет, но в моечной было просто тепло, хотя достаточно, чтобы взмокнуть. В комнатке пред моечной можно было спокойно раздеться, а в случае перегрева и остыть. Здесь были полки и крючки для чистой одежды и корзина для грязной, а также запас мыла в небольших керамических крынках с крышечкой. Мотнул головой на лавку, показывая, куда кинуть полотенца, да на корзину, мальчишка понял меня без слов. Также в молчании он принялся стягивать с себя теплую рубаху вместе с нижней из более тонкой ткани, затем и брюки с портками, свои мягкие туфли он сбросил еще в комнате, более на нем ничего не было. Нагота не смущала его, даже синюю паутинку яда, разбегающуюся от белесого шрама на груди, он не пытался скрыть от чужих глаз. Он спокойно почесал след от, вероятно, смертельной раны, внимательно рассматривая мой наряд, прикидывая как по ловчее ее с меня снять, очень уж выразительное у мальчишки лицо, без слов понятно, о чем он думает.
- Нагнись, - делать нечего, нагнулся, он спорно начал развязывать пояс, а затем стягивать рубаху с меня. Вид моих обрубков его нисколечко не впечатлил, словно не в первой ему такое видеть, а вот количество веснушек, покрывающих мои плечи, грудь и шею, кажется, очень удивило, выражение его лица кричало об этом. Думаю, он подбрюшнику удивился бы меньше, носи я его, но еще все впереди.