В конце концов Борман обратился напрямую к командиру эскадрильи майору Чарлзу МакГи – летчику из Алабамы, активно участвовавшему во Второй мировой войне. Быть летчиком – дело непростое; быть чернокожим в Америке 1950-х, по мнению Бормана, – никак не проще. МакГи, уверенно совместивший в себе то и другое, заслуживал уважения и, как полагал Борман, не стал бы прятаться за недомолвками. В разговоре с майором Борман не скрывал: он уверен, что барабанная перепонка с одним зажившим слоем вполне может выдержать полеты на любой высоте, в любых условиях, в герметичной или разгерметизированной кабине. Однако ВВС не дают ему шанса подняться в воздух и выяснить дело окончательно. Он понимает, что если в полете барабанная перепонка вновь порвется, то его окончательно спишут в наземный состав. Но если не порвется – он вновь сможет летать.
МакГи согласился, что дело стоит проверки, и начал совместные полеты с Борманом. Вначале они поднялись в воздух на T-6, затем на более высотном самолете T-33. Своего пассажира – вместе с его многострадальным ухом – МакГи беспощадно подвергал самым рискованным нагрузкам, какие только может выдержать летчик. Все перепады давления, все головокружительные пике Борман выдержал без труда и без малейшей боли. «Ступай-ка теперь к врачу, – с улыбкой сказал МакГи Борману после посадки и, прежде чем Борман ринулся исполнять приказ, предостерегающе добавил: – И скажи всю правду».
Врач, осмотрев ухо Бормана, повторил все тот же непритязательный диагноз: один восстановленный слой барабанной перепонки по-прежнему на месте, но в остальном никаких улучшений. Борман прервал его раньше, чем врач успел договорить:
– Док, вам нелишне будет знать, что я летал с МакГи. – И, глядя на недовольное и удивленное лицо врача, с горделивой улыбкой добавил: – Даже на T-33.
– Мне нужно подтверждение МакГи, особенно про T-33, – заявил врач.
Отпустив Бормана, он позвонил МакГи, и тот подтвердил: да, все сказанное деятельным юным лейтенантом – правда. Врач не скрывал скептицизма: он-то, в конце концов, дипломированный медик. Однако МакГи был летчиком, причем отличным, и, как командир эскадрильи, внес предложение: если человек так активно хочет служить своей стране и доказал свою способность к этому, нужно вернуть ему возможность летать.
Очевидно, врач согласился, и вскоре Борману на квартиру принесли официальную бумагу. «Касательно первого лейтенанта Фрэнка Бормана, – гласил документ, – принято решение вновь допустить его к полетам».
В ближайшие десять лет Борман воплощал в жизнь свою любовь к полетам с почти всепожирающим жаром. Их семья – теперь включавшая помимо его и Сьюзен уже двоих сыновей (Эдвин родился всего 19 месяцами позже Фредерика) – то и дело меняла место жительства в зависимости от военных приказов, перескакивая с одной авиабазы на другую словно в игре в классики. К 1961 г., когда Борман, на зависть любому летчику, отрабатывал «свечку» на авиабазе Эдвардс, он наконец уже был высококлассным пилотом, каким давно мечтал стать. Ему не хватало лишь одного.
Для Второй мировой войны он родился слишком поздно, а на войну в Корее его не пустили, отстранив от полетов. В 33 года, обремененный семьей, Борман понимал, что шансы попасть в бой – то есть реализовать мечту, ради которой он тренировался всю сознательную жизнь, – стремительно уменьшаются. Война с Советами, едва не разразившаяся в 1956 г., когда Москва двинула танки на Венгрию для подавления недолгого восстания демократических сил, все еще казалась возможной. Но если и последует призыв к оружию, то, скорее всего, выберут не Бормана. Уже есть более молодые пилоты, которых, разумеется, отправят в бой в первую очередь. Борман свою возможность упустил.
Однако помимо «горячих» войн, какими была полна кровавая история человечества, существовала и холодная война, предполагавшая совсем иные сражения. Ее воины выстраивали планы действий и обучали бойцов, которым предстояло бы участвовать в битвах, случись Советам вновь провернуть что-нибудь наподобие венгерских событий. Ее воины занимали боевые посты в пусковых шахтах «Атласов», «Титанов» и «Минитменов» по всей территории американского Запада, готовые немедленно ответить ударом на удар в случае запуска советских боевых ракет. Ее воины сидели за штурвалами стратегических бомбардировщиков B-52, подчинявшимися Стратегическому авиационному командованию ВВС США, и шли в море на ракетных подводных лодках – благодаря им ядерные средства США теперь находились в состоянии мобильности 24 часа в сутки.